Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

Далее достопамятно, что в сию весну и в самое сие время предприимчивой учитель наш завел у себя превеликий плантаж табачный и насадил его превеликое множество, в надежде получить от него себе превеликой прибыток. Но надежда его обманула. Табак родился хотя прекрасный, но он не умел с ним и с приуготовлением его как надобно обойтиться, и большую часть его перегноил и перепортил. Произошло сие наиболее оттого, что он слишком на знание свое надеялся, а вышло совсем тому противное, и опытность доказала, что здание имел он о том самое поверхностное и весьма еще недостаточное. А как и я по примеру его завел у себя маленький плантажец, то самое сие и побудило меня входить уже самому в сию часть сельского хозяйства и чрез разные опыты мало–помалу добираться до того, как с ним обходиться лучше; до чего мне наконец, хотя чрез многие труды, и удалось достигнуть, и с того времени имел я удовольствие всякой год даже до сего времени видеть у себя табак, растущий и обрабатываемый так, что я без нужды пробавляюся уже своим табаком и не имел нужды покупать оной, со временем даже и сам продавал еще оной.

Что касается до общежительства нашего, то прежняя приятность оного продолжалась и в течение сего лучшего и приятнейшего месяца в году. Мы продолжали по прежнему съезжаться друг с другом и не упускали почти ни одного дня, когда случалась приятная вешняя погода, чтоб не быть вместе и не гулять по садам, по рощам и другим местам в окрестности нашего селения, а нередко делали дам в том сотоварищество и приезжающие к нам гости, в которых, как проезжих, так и нарочно к кому–нибудь из нас приезжающих, не было никогда недостатка. А много умножали общество наше и приезжающие к лекарю нашему лечиться и живавшие в Богородицке у нас по нескольку недель сряду. К числу сих в особливости принадлежала фамилия господина Писемского, Ивана Даниловича, с которым при сем случае свел я дружбу и знакомство, продолжавшееся до самого конца его жизни. Милый и любезный характер сего доброго человека заставил меня полюбить его искренно, и я дружбою и приязнию его к себе был всегда очень доволен.

В таких же точно занятиях упражнениях протек и весь июнь месяц, в которой не случилось ничего достопамятного, кроме того, что мы ездили кой–куда по гостям и я был опять в Бобриках, для осмотра делаемого там в большой церкви иконостаса, и продолжал мою переписку с разными своими корреспондентами, а особливо с господами Владыкиным и Воейковым; а относительно до моих новых выдумок ознаменовался сей месяц составлением той картинки из бабочек, которая существует у меня и поныне.

С началом месяца июля начали мы приуготовляться опять к годовой нашей ярмарке, которая и в сие лето была многолюдная и на прежнем еще месте, ибо новый город начинал только что строиться и далеко еще весь не образовался. И как на ярмарку съехалось множество дворянства, то и был у меня опять по сему случаю большой пир.

Вскоре за сим имел я неудовольствие, чрез уведомление из Москвы, узнать, что все затеваемое мною дело, относящееся до издавания нового журнала, по стечению разных обстоятельств и происшедшей перемене с университетскою типографиею, рушилось и не возымело желаемого успеха. Я поогорчился тогда и подосадовал на сию неожидаемость, и тем паче, что у меня заготовлено было уже множество материи и разных пьес для оного, и не только сочинены вчерне, но и набело переписаны, и мне весьма было неприятно, что столь многие труды оставались тщетными. Но, ах! как мало знал я тогда, что долженствовало воспоследовать впредь по сему отношению! Мне и на ум тогда не приходило, что произошло сие по особенному действию и распоряжению Промысла Господня и для того, что люди бравшиеся помогать мне в том были ненадежные, а назначаем и приготовляем был к тому другой и несравненно надежнеиший человек, долженствующий произвесть обще со мною то великое дело, которое впоследствии времени сделалось толико громко и для обоих нас важно я славно, как о том упомянется ниже.

А около 21–го числа июля встревожен я был уведомлением из Москвы, что вскоре имеет прибыть к нам в волости князь, мой новый командир. И как приезда сего неугомонного человека не можно нам было ожидать с таким спокойным духом, с каким до сего ожидали и встречали мы старика–князя, отца его, то натурально посмутились духом мы оба с г. Верещагиным, случившимся тогда быть у меня, и думая, что по примеру отца приедет он также сперва в Бобрики, в тот же час туда поскакали и к приезду его сделали все нужные приуготовления и распоряжения; но все наше ожидание его было тщетно. Он проехал из Москвы прямо в любимое свое село Сергиевское, в Чернском уезде, и я, узнав о том на третий уже день, возвратился опять в Богородицк, а господина Верещагина, для точнейшего узнания о том, когда располагался к нам быть князь, отправил к приятелю его, господину Стрекалову, в деревню.

Сей возвратясь оттуда привез ко мне известие, что князь действительно уже приехал в Сергиевское, а к нам не так–то скоро, а разве недели чрез две будет, и что г. Стрекалов советовал вам самим туда к, нему съездить; что мы тотчас и исполнили. Князь принял меня нарочито изрядно и далеко не с такою холодностию, как тогда я ожидал от него. Он расспрашивал меня обо всем до волостей: и кабацких дел относящемся, и казался был всеми распоряжениями и поступками моими при сем критическом деле довольным; но совсем тем не примечал я в нем ни малейшего к себе благоприятства. Все его обращение со мною было гордое, пышное, увышенное, надменное и далеко не таково, каким пользовался я от добродушного отца его. Все сие меня не весьма радовало и было для меня неприятно. Мы нашли у него тут приятеля его, господина Власова, известного всем бывшего кратковременного счастливца, Александра Семеновича Васильчикова, я имели честь вместе с ними у князя в последующий за тем день обедать; и я заключая, что князь может быть и для них обходился со мною так гордо, желая доказать им свою командирскую власть над нами, все еще ласкался надеждою, что он будет впредь ко мне благосклоннее, и потому, по доброте своего сердца, в сем отношении некоторым образом и извинял его в том.

После обеда князь не стал нас держать у себя долее ни минуты, но сказал, чтоб мы ехали в Богородицк и там его к себе дожидались. Итак, мы с господином Верещагиным и пустились в обратной путь; но как до Богородицка было далеко, то решились заехать к г. Стрекалову и у него ночевали, и в Богородицк уже на другой день и вечеру приехали.

Вскоре после возвращения нашего приехали к нам в Богородицк и оба вышеупомянутые знакомцы и друзья княжие, г. Власов и Васильчиков; и как им хотелось видеть дворец, то водил я их в оной, и зазвав к себе угощал чаем и фруктами, и был обращением их со мною доволен. Но смотря на г. Васильчикова и говоря с ним о разных материях, не мог сему экслюбимцу надивиться, как мог он так много понравиться императрице, ибо не находил в нем ни малейшей красоты ни душевной, ни телесной, и принужден был сам в себе подумать и по пословице сказать, что полюбится иногда и сатана лучше ясного сокола.