Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

Наконец наступил у нас май месяц и с ним начала приближаться славная епифанская Никольская ярманка; и как нам давно уже хотелось когда–нибудь побывать на оной, то дни за два и поехали мы на оную и сперва к г–же Бакуниной, живущей в той стороне и неподалеку от города. Дом сей сделался для нас столь дружественным, что мы всякой раз с удовольствием к сей умной и почтенной госпоже езжали, да и она бывала у нас всегда наиприятнейшею гостьею. Привязывало ее к нам наиболее то, что сын ее учился у нас в пансионе и я особенно старался о образовании и научении его кой–чему хорошему, как мальчика хорошего характера и весьма способного к наукам.

Итак, мы в деревне у ней в сей раз ночевали, а на другой день ездили на ярманку в Епифань, и там гуляли, кое–что покупали и разъезжали кой–куда по гостям, и возвратились опять ночевать к г–же Бакуниной, а от ней ездили опять в город и за оной к Василию Федоровичу Молчанову; итак проводив дни три в сей поездке, возвратились уже на самой Николин день назад в Богородицк.

Едва только мы возвратились, как поражен я был опять неожидаемым уведомлением из шадской моей деревни, сделавшеюся уже тогда тамбовскою или паче кирсановскою, потому что она приписана в Кирсановский уезд. Писали ко мне, что, несмотря на все запрещения от начальства, Пашков продолжает всех несносно обижать; что в Тамбов приехал сам наместник, и что все обиженные дворяне собираются просить его о защите от сего наглеца и обидчика, и что необходимо надобно и мне поспешить приехать туда же и попросить наместника; к тому ж нужен мой приезд и потому, что приехал уже и казенный землемер для снятия всех тамошних мест на пиан. Все сие опять смутило весь мой дух и расстроило мысли. Ехать опять в такую даль весьма мне не хотелось, а обстоятельства необходимо того требовали. Я долго не знал и сам с собою не соглашался что делать. Но наконец, судя, что не было никаких важных по волости дел, для которых не можно б было мне опять на короткое время от волости отлучиться, а и от князя, моего командира, не можно было мне ожидать за таковую отлучку дальнего гнева, поелику он в сие время находился в Петербурге и, по всему видимому, о волостях всего меньше думал и заботился, и мы от него очень редко получали письма и приказания, решился, наконец, преодолеть все свое нехотение и в путь сей отправился.

Как по обстоятельствам нужно мне было всячески ездою своею поспешить, дабы не упустить наместника и застать его в Тамбове, то хотел было я на другой уже день в сей путь отправиться; но случившаяся в этот день чрезвычайная стужа меня удержала, и я поехал уже с утра 12–го мая, и так рано, что в тот же еще день доехал до Данкова, а 15–го раным–ранехонько поспел уже и в Тамбов самой.

В сей раз, для получения лучшей и множайшей свободы, решился я стать в наемной квартирке, и мое первое дело было повидаться с другом моим, г. Сабуровым. Сей насказал мне столько о Пашкове и о наместнике, на него крайне ополчившемся и его неволею в губернский город притянувшем и содержащим почти под караулом, что я почитал уже его почти погибшим. И как г. Сабуров турил меня как можно скорее к наместнику, ободряя несомненною надеждою, что он просьбу мою более всех уважит, то, не долго думая и полетел я в наместнический дом, и нашел у него превеликое собрание чиновников и других людей и, между прочим, и всех моих прежних тутошних знакомых, и в том числе опять и приятеля своего, г. Каверина. Сей обрадовался опять меня увидев, звал наиубедительнейшим образом к себе и просил видеться с ним как можно чаще; а что всего лучше, спознакомил меня и с теми землемерами, которые в наш край для снимания всех мест на план отправлялись и тут же тогда у наместника быть случились.

Наместником был тогда тут известный у нас, престарелый, знаменитый вельможа граф Роман Ларионович Воронцов, человек особливого характера и свойств, не во всех отношениях похвальных. Наиболее обвиняем он был всеми за его корыстолюбие, и многие утверждали, что о том сведома была и сама императрица, и сыграла с ним шутку, прислав однажды к нему в подарок пустой кошелек для полагания в него денег {Об этом подарке упоминает и князь Щербатов в своем сочинении «О повреждении нравов в Росси». См. «Русск. Стар.», 1871 г. т. III, стр. 682. Ред.}, и все тому хохотали и смеялись. Но как бы то ли было, но я за множеством народа не мог никак улучить удобного времени и случая предстать к нему с своею просьбою, и тем паче, что не было тогда никого, кто б мог ему меня представить и к кому бы я мог с тем адресоваться. Сам же он, хотя меня в толпе народной и видел, но по пышности и глупой гордости своей не удостоил и спросить о том, кто я таков был. Итак, поговорив с межевщиками, от которых не мог я еще никакого толка добиться и подождав, не поедет ли туда и прокурор Хвощинский, которого хотелось мне попросить, чтоб он меня наместнику представил, и никак его не дождавшись, не мог я в сей день ничего сделать, ибо наместник скоро, откланявшись всем, ушел в свои внутренние комнаты и я принужден был ехать ни с чем прочь, и поспешать к моему другу г. Сабурову, взявшему от меня обещание неотменно приехать к нему обедать.

Итак, отобедав у Сабурова и погорюя о неудаче, ездил я после обеда к г. Каверину, от которого к огорчению моему узнал, что едва ли могу и что–нибудь успеть сделать и в последующий день, поелику наместник не будет дома, и он будет пировать у одного из тамошних жителей на званом обеде и там препроводит весь день. Неприятно мне было таковое помешательство; но как делать было нечего, то вооружился я терпением, и положил весь сей праздной день посвятить на свидания с моими приятелями.

Я и действительно видел только в сей день г. наместника, проезжающего с великою помпою мимо квартиры моей в гости, и всех жителей без памяти старающихся ловить и запирать своих кошек, дабы они не могли попасться на глаза наместнику, о котором сказывали мне, что он их так боялся, что в состоянии был при воззрении на них, упасть в обморок; и потому наистрожайшим образом приказано было во всем городе всем жителям ловить, скрывать и запирать своих бедных кошек, что они и принуждены были делать. Удивился я и посмеялся внутренне такой нелепости и смешной боязни.

Впрочем был и другой предмет, поразивший в сей день мое зрение. Едучи, по приглашению, в сей день обедать к приятелю моему г. Каверину, повстречался я с самим господином Пашковым, едущим в простом сюртучке и как бы оглашенный по улице, и казавшимся смирнее самого агнца; и я удивился, что не было за ним даже ни одного и человека. «О! о! подумал я тогда: поукротили бурку крутые горки! и, о! когда б тебя, государь, посократили хорошенько». Сего многие и ожидали действительно, а особливо по отзывам об нем наместника, рыгающим, по–видимому, на него огнем и пламенем. Но приятель мой господин Каверин, которому я о сей встрече рассказывал, был совсем иного мнения и говорил, что едва ли что воспоследовать может, и что он не сомневается, что Пашков не упустит зашибить и наместника мешком своих денег, и верно сух из воды вывернется.