Борис Климычев - Сибирский кавалер [сборник]

— Что ты! — сказал казак. — Везем по цареву указу, под роспись надо сдать. Поищи зазнобу в ином месте, с такими-то деньгами везде найдешь…

Григорий повернул коня и стал нахлестывать нагайкой. На добром взгорке среди рощицы вырос сруб. Здесь сперва был выстроен сарай, в коем жили они с Саввой, а теперь мужики в барашковых шапках тесали плахи и копали ямы под подвалы, грузили камень, били щебень.

Григорий принес из сарая бочонок и крикнул украинцам, чтобы отдохнули. Сели, кто на бревно, кто на чурбак. Звякнули оловянными стаканами. Григорий спросил — умеют ли казаки хранить тайну? Старший ответил, что все они здесь ссыльные и друг друга не выдают.

— Тогда знайте, что мне нужно. Из подвалов сделайте ход, чтобы в случае осады я мог покинуть дом незаметно. А еще мне нужен будет другой ход, который надо делать так, чтобы никто кроме вас его не увидел. Ход тот сделайте мне от речки Толчейной под ту вон монастырскую стену, чтобы выход был в пытошный подвал. И я вам потихоньку укажу, в каком именно месте.

— Раз надо, сделаем! — отвечал седоусый. — Для хорошего человека — почему не сделать? Тихо подкопаем, мы люди военные, не раз это делали, Подроем, куда скажешь, а там уж — твое дело.

— Вот и ладно, — сказал Григорий, передавая усачу кисет с ефимками.

В училищной избе старый казак Еласка Буда говорил с казачатами:

— А ну-ка, Филиппка, прочти, что написали Ермак Тимофеевич да его товарищ Аргак Андреевич царю Иоанну?

Филиппка, подтягивая штаны, звонким голосом прочитал:

— Божиею милостью и заступлением Пречистыя Богородицы, и молением московских чудотворцев, и твоим царским величеством и счастьем, и храбростью, и грозою, на твое царево величество, под твою царскую руку Сибирское царство ввели…

Григорий заглянул в школу, кашлянул:

— Не пора ли ученье на сегодня кончать?

Еласка отпустил детей. Спросил Григория:

— Ну что? Готов подкоп?

— Готов. Только медлить нельзя. Покалечит Гарвей девку своими щипцами…

Они пошли к Григорию в дом, который уже увенчался крышею, вовсю шли работы по строительству тына.

Савва Францужанин сидел в сарае и обрабатывал шар из горного хрусталя. Перед боевой вылазкой он хотел погадать на счастье.

Вспомнили приезд протопопа Аввакума в Енисейск. Набрал он воды из ручья умыться, а вода окрасилась красным цветом. И сказал:

— Никон-то книги все правит по-бесовски. И красный цвет — это мой конец. Вижу его, как пожар большой…

— Да, сказал Григорий. — Надеялся я на нового патриарха, а ему не до меня. Он свои дела правит. У каждого — свое. Ну, смотри, Савва, в свой шар. Что ты для нас увидишь? Был ты маркиз Брабантский, был возле короля, а ноне — где? И я был при патриархе и возле царя, а где я теперь? И где мы будем завтра, можешь ты мне сказать?

Савва поднял свой шар на ниточке, долго вглядывался, потом сказал:

— Глазами ослаб я, и хрусталь горный темен. Смутно вижу, что-то вроде сводчатых подвалов, вижу огни далекие, но что это — не понять.

— Ладно, браты, ждем свое время, — сказал Григорий. — Пойдем перед рассветом, тогда палачи утомятся, по домам пойдут. Только бы стража не услышала, как пол будем ломать, придется отламывать по пылиночке.

Сидели трое возле бочонка с вином, каждый думал свое. Григорий думал, как отомстит Осипу Щербатому, умыкнув женщину, кою тот заточил. Буда думал о том, что после многих походов засиделся он в городе, застоялась кровь.

В рассветный час, поеживаясь от тумана и росы, пробрались к берегу Толчейной, отодвинули доску с дерном, нырнули в тайный лаз.

Первым лез Григорий. Казаки сделали ход умело, в нужных местах подперли стойками. Григорий считал время в уме и множил цифры. И когда уперлись в стену, понял, что находятся под подвалом Тайного приказа. Все трое принялись ковырять камни над своими головами. В подземном ходе они могли стоять лишь на коленях, да нужно было вытаскивать камни по одному, чтобы камни не рухнули им на голову, да не погребли их навсегда под собой. Григорий говорил тихонько, ни к кому не обращаясь:

— Искал дед маму, да попал в яму, у кого долото бреет, а у нас шило не берет. Таракан с печи свалился, в сучке ногу увязил. Кабы не воры, не были б запоры. Тут такие портные, нить у них пеньковая, а игла дубовая.

Не хватало воздуха, и холодный пот их прошибал. Наконец один камень вывалился, и сразу почувствовалось, что воздуха стало больше, Впереди была темнота. Поднатужившись, Григорий подтянулся на руках и влез внутрь подвала.

Он наткнулся в темноте на что-то мягкое. Кто-то рядом всхрапнул. Григорий высек огонь и зажег свечу, увидел спавшего на лавке стражника. Немножко не рассчитали украинцы, ход вывел не в келью, где томилась Василиса, а в коридор.

— Сюда! — шепнул Григорий Еласке Буде, втаскивая в дыру Францужанина. — Потише! Спит тут один, не разбудите, а то не выспится.

Затолкали стражнику в рот кляп, натянули кафтан на голову, связали покрепче. Звеня ключами, пошли по коридору, со свечой, перепутали и открыли не ту дверь. Пахло прелой соломой, мочой и еще чем-то неприятным. На подстилке на коленях стояла старая, растрепанная баба. Увидев их, она заорала дурным голосом:

— Родименькие, помогите! От беса я зачала робеночка. Он шевелится во чреве, а вылезти не может, рожки ему мешают. Вот он копытцами мне под сердце стучит, да так больно! Который год разродиться я не могу! Спасите, миленькие! У меня имение под Москвой, всех озолочу!

— Молчи, стерва! — сказал Григорий и захлопнул дверь. Нельзя было терять время. В любую минуту в тюремный подвал мог кто-нибудь прийти. Надо было спешить.

Открыли дверь соседней кельи, там увидели Василису, которая спала, стоя на коленях. Увидев их, она забормотала:

— Опять мучить пришли, али ночи вам было мало?

— Мы пришли тебя спасти, — сказал Григорий, — ничего не бойся, сейчас мы уведем тебя из сего узилища.

Долго выламывали ломиком цепь из стены, повели Василису к ходу, как была, с цепью на руке. Спрыгнул в дыру Григорий, принял Василису сильными руками, потащил, за ним Буда спустил в ход Францужанина. Старый казак полз по ходу последним.

Вот вылезли они на берег Толчейной, вот и в лодку залезли, Еласка Буда оттолкнулся от берега веслом. Вода следов не оставляет.

Пусть думают — в которую сторону ушли? Пусть головы ломают. Вода в реке всегда другая, всегда новая, а та, что была вчера, утекла далеко-далеко.

Вода тоже друг казака, она его катает, она его кормит, она его в колыбели качает.

Вышли на берег далеко от монастыря, а лодку пустили плыть по воле волн — куда унесет. Сбили с Василисы чепь и утопили в реке.

Пришли в дом к Григорию. Василису отправили спать в особую горницу. Сами обмыли успех дела крепким вином. И пели песни, и казак Буда плясал, как, видел, пляшут в Туретчине. И смеялись, и в ладоши хлопали.