Василий Тишков - Последний остров

Когда на луговине разместились зароды и солнце покатилось к вечеру, Мишка с друзьями вернулись в свое лесничество.

На берегу озера Аленка развела костерок, пристроила на таганке котелок с водой, а ребята проверили сети, поставленные утром дедом Сыромятиным.

— Аленка, принимай улов!

Лодка причалила к берегу, и на траве затрепетали караси. Рыбу очистили быстро, втроем-то и делов ничего.

— На первое уха, — сказала Аленка.

— На второе тоже уха, — подхватил Егорка.

— А на третье — еще раз уха! — заключил Мишка и подал команду. — Пока вода закипает, купаться!

Полетели в траву штаны, рубашки, и три фонтана взметнулись над водой. Аленка ничем не уступала ребятам. Она громко хохотала, плавала, проворно ныряла. Толкнула от мостков лодку, ловко прыгнула в нее.

— В атаку! — крикнул Мишка.

Набросились мальчишки с двух сторон. Но кувыркнулся с кормы Егорка, не выдержав качки. Мишка не удержался на носу и тоже полетел в воду. Аленке весело, она хохочет и ждет нового нападения. Но что это? Егорка вынырнул у берега, а где же Мишка? Она беспокойно оглядывается, смотрит в воду и находит его там, в воде. Мишка лежит на дне неподвижно. Он смотрит снизу на Аленку. Весь мир снизу кажется зеленым. И Аленка зеленая. Она машет ему руками, зовет, наверное, сердится. Мишке смешно. Он пускает пузыри и всплывает.

— Шестьдесят пять.

— Чего?

— Шестьдесят пять секунд не дышал, — поясняет Мишка. — Давай колокол делать?

— Давай!

Они сильно раскачивают лодку. Раз! — и лодка вверх дном. А под ней и в самом деле как в колоколе. Смеется, визжит Аленка, и под сводом все гремит оглушительно — это звукам деваться некуда, они теснятся, искажаются, удесятеряются в силе, от чего ребятам хочется еще громче кричать и плескаться. А сами ребята кажутся огненно-красными. Тоже фокус. Вечернее солнце на самом закате, преломляя лучи, окрашивает воду, а она снизу ребячьи тела подсвечивает.

Прячется солнце за горизонт. Егорке не терпится, пробует он из котелка уху, жмурится от удовольствия.

— Готова! Жалко, Юлька с нами не пошла. В жисть ушицы такой не испробует.

— Миша, а почему Юля к нам в лесничество не ходит? — спросила Аленка.

— У нее свое хозяйство. Дед Яков вообще в огород не заглядывает, а бабка не шибко-то проворная стала. Попробуй такой огородище обиходить. В один огуречник сколько воды перетаскать надо. Вот Юлька и вертится там.

Котелок сняли с огня, поставили на траву. Ели деревянными ложками. Потом развернули клеенку с отварными карасями. Что за сказочная еда, эти отварные караси! Ешь их чуть ли не каждый вечер, и все в охотку, не приедаются. А готовить их одно удовольствие, никакой мороки: бросил в воду, посолил, если соль есть, а нет — и так хорошо, сам воздух, дымок от костра вместо приправы.

— Эх, здорово мы на сенометке поробили, — вспомнил Егорка. — И трактор у Жултайки ни разу не поломался.

— У меня мозоли от граблей… — пожаловалась Аленка. — Вот, смотрите.

— Заживут. Не велика беда, — успокоил Мишка. — Вот солдатам из лагеря сегодня не спать.

— И ведь предупреждали их бабы, — поддакнул Егорка. — Так нет, вздумали выхваляться. Вот и обгорели на этаком пекле.

— А почему на озерах много чаек? — забыла о своих мозолях Аленка. — Ведь это морская птица.

— Морская, правильно, — согласился Мишка. — Особенно эта, мартын называется. Наверное, он и есть самый настоящий морской буревестник. Крылья во — с полметра.

— И яйца у него, как у гуся, здоровые, — вставил Егорка. — Только круглые и голубоватые. Два яйца съешь и сыт. Это я понимаю… — он уже с трудом мигал сонными глазами, позевывал и только когда снова вспомнил сенометку чуть оживился. — Ну и зараза же эта Юлька! Ка-ак треснет меня граблями по горбушке! Говорит, промахнулась — лошадь хотела понужнуть. Знаю я, почему к нам не пошла — особого приглашения ждет, барыня…

— Но почему же чайки на озерах живут? — не унималась Аленка.

— Вот пристала, — буркнул Мишка. — Я ведь не дед Яков — все знать. Живут и живут. Егорка, откуда у нас чайки взялись?

— Чайки? Так они всегда на озерах гнездились.

— Вот. Теперь понятно? Живут и живут себе… Наверное, здесь когда-то море было, и чайки с тех пор прилетают к нам по привычке. Понравилось им у нас. Кормятся озерной рыбой, а самим невдомек, что моря-то давно уж нет.

— Моря нет, зато озер и лесов полным-полно, — сонно пробурчал Егорка. — Да еще болотин разных целая пропасть… Пойду я, однако, дрыхнуть.

Он еще нашел в себе силы ополоснуть в озере котелок, ложки и, совсем пьяный от усталости да сытного ужина, поплелся по тропке вверх к дому.

Ночь пришла тихо и внезапно, как только угасли последние языки костра. Небо обернулось в синеву, и вызвездились все его уголки до самой бесконечной дали.

Аленка с Мишкой спустились к мосткам, сели на доски у воды. Сейчас начнется их путешествие. Они недавно открыли такую возможность — летать к самым дальним звездам.

Сначала надо посмотреть вверх. Глянешь — и нет тебя, нет земли, нет сонного лепета камышей. Есть только звезды, холодные, спокойные и недоступные в своей неземной вечности.

Но когда смотришь на звездное отражение в темном зеркале озера, звезды кажутся не только близкими, но и живыми. Как ни спокойна озерная гладь, но вода живет, дышит. Живут и звезды. А если на ближней релке ударит по воде крылом сонный гоголь или плюхнется из темноты вернувшийся с кормежки запоздалый чернеть, то через камыши к берегу пробивается легкая, еле заметная волна. Вот тогда и начинается самое интересное. Звезды сначала медленно, потом все быстрее движутся навстречу ребятишкам. А они, прижавшись друг к другу, затаив дыхание смотрят в восторженном страхе на звездный полет. Они одни-единственные на неведомой планете с головокружительной высоты смотрят на звезды. А звезды проносятся под ними в стремительной бесконечности.

Возвращает путешественников на землю луна. Она появляется в просветах между соснами, ее матовый луч падает на воду, и к ребятам бежит блистающая, чешуйчатая дорожка. Звезды исчезают.

— А луна зеленая, — вздыхает Аленка. Ей начинает казаться, что это вовсе не луна, а круглый зеленый фонарь, подвешенный на соснах. — И у тебя, Миша, глаза зеленые. Это потому, что ты лесной человек, да? Скажи, почему тебя зовут то лесником, то лесничим?

— Был у нас и лесник, был и лесничий. До войны еще. Лесник — просто сторож, и все. А лесничий уже специалист, хозяин в лесу и над деревьями, и над зверьем. Тут он соображать должен, где можно лес пилить, а где нельзя, как птиц поменьше губить, где зверям подсобить в голодные зимы. По-моему, так: кто в деревне живет, обязательно должен быть маленько и лесником, и лесничим. Тогда бы лес и живность разная в нем не убавлялись.