Виктория Дьякова - Маркиза Бонопарта

Она предстала перед ним – изрядно похудевшая, пожелтевшая от болезни, но все так же исполненная достоинства дочь великой императрицы. Анна Орлова ждала ее в приемной, готовая в любой миг прийти на помощь.

В который раз уже, глядя на Лиз, Николай невольно вспомнил, как часто прежде, подпевая матери и осуждая своего старшего брата Александра, он втайне завидовал ему, мечтая об этой женщине. А вот теперь, поругав все его мечты, все его надежды, лелеемые с юности, она собралась в Сибирь за гусарским генералом, даже не соизволив заметить его императорской симпатии…

– Я прочитал, сестрица, что вы в ссылку отправиться желаете, – начал он сухо, и тон его не предвещал ничего хорошего. – Так, так… В ссылку… Пешком пойдете? В Сибирь, как по молодости случалось – до Кронштадта, – напомнил он ей язвительно, но Лиз и бровью не повела. – Нет! – взбешенный ее невозмутимостью, император вскочил и ударил кулаком по столу так, что зазвенела хрустальная чернильница и перья в подставке подпрыгнули. – Не будет этого! – гремел он, подбежав к княгине. – Вы на кого равняетесь, на девок шаловливых, которые вам в подметки не годятся?! На госпожу Лаваль, иностранку мелкую, которая теперь по мужу княгиней Трубецкой прозывается? Точнее, прозывалась, – исправился он и продолжал: – На непослушную, неблагодарную девицу генерала Раевского, которая своего папеньку ни в грош не поставила? А он кровь за Россию проливал! Вы за ними следовать хотите? Вы… – задыхаясь от гнева, император замолчал и сжал кулаки. Потом, набрав воздуху, проговорил уже спокойнее: – Вы, позвольте мне спросить, Елизавета Григорьевна милейшая, так память брата моего почившего уважить желаете? Или отца с матушкой? Чтобы все они в гробах перевернулись, что ли? Или сына своего наградить на всю жизнь оставшуюся? Не Тавриду ему – гроша ломаного не дам, так и знайте. За Машей Раевской она… Той – двадцать лет, простите, конечно… Ума у нее еще не набралось. И потом, – император понизил голос и, подойдя к Лиз вплотную, почти что прошептал: – Софья Алексеевна, матушка ее, – женщина, без спора, во всех отношениях достойная, но не русская императрица, как ваша! – повторил он громогласно. – Никогда не позволю! Никогда! И заберите бумагу свою, – он бросил Лизе в лицо ее прошение. – Я вас лучше здесь в Петропавловском каземате сгною, чем позволю государскую фамилию позорить. А самовольничать станете, как привыкли, – растопчу! – Он отвернулся к окну, давая понять, что говорить больше не о чем.

Подобрав прошение, Лиза вышла из кабинета императора – она едва держалась на ногах. Анна Орлова поспешила к княгине, но ее опередил императорский генерал-адъютант. Поддержав Лиз под локоть, он сообщил ей вполголоса – так, чтобы не услышал сквозь неплотно прикрытую дверь Николай:

– Вас Ее Величество императрица Мария Федоровна ожидают… В галерее двенадцатого года… Пожалуйте, ваша светлость..

Лиза остановилась и с удивлением взглянула на военного. Голос Николая еще звучал у нее в ушах, и она не сразу осознала, кто и где ее ждет.

– Мария Федоровна… В галерее, – повторил генерал шепотом, так как император, прохаживающийся по кабинету, как раз приблизился к двери. – Идемте скорей…

– Я подожду тебя в карете, – быстро сказала ей Орлова.

Лиза последовала за генерал-адъютантом. Она недоумевала, отчего вдруг вдовствующая императрица, которая прежде не удостаивала ее и кивка головы, считая плодом разврата бездушной свекрови, лишившей своего сына Павла престола на долгие годы, теперь вдруг назначила ей свидание. И не где-нибудь – а в галерее двенадцатого года…

Мария Федоровна, одетая во все черное, стояла перед портретом старшего сына и, завидев Лиз, отпустила генерал-адъютанта, а потом поманила княгиню к себе, не дав той даже поклониться.

– Не стоит, девочка моя, – произнесла она с необыкновенной для себя ласковостью. – Как вы чувствуете себя нынче? Я знаю, вы были серьезно больны. Я денно и нощно молилась за вас Господу…

– Благодарю, Ваше Величество, – склонила голову Лиз, – мне много лучше…

– Я рада… – Матушка царя снова обратила взор на портрет Александра. – Я тоскую о нем, – призналась она проникновенно. – И думаю, вы – тоже. Он был самым любимым, самым умным, самым красивым из моих сыновей. И внешностью пошел в меня. Я знаю, Лиз, вы искренне любили его. – Она дотронулась пальцами до руки княгини. – Я многие годы была несправедлива к вам. Теперь я позвала вас сюда тайком от императора, чтобы пред лицом Сашеньки попросить у вас прощения.

Прежде я полагала вас сыгравшей решительную роль в намерении Александра до срока занять отцовский престол, потом почти ненавидела за то, что из-за вас его отношения в семье не складывались. Но теперь я понимаю: только с вами он был счастлив, и я благодарна вам за то, что вы прошли с ним рука об руку всю жизнь и сделали ее светлой и спокойной. Я каждое утро смотрю на плац, где маршируют войска, – я вижу там вашего сына, Лиз, и в нем я узнаю Александра. – В глазах императрицы блеснули слезы. – Нас только двое, Лиз, кто помнит и любит его. И вы во всем можете полагаться на меня, как полагались бы на собственную матушку. Я вам признаюсь, – она понизила голос, – Александр явился мне во сне. Он знает, что вы больны. Он просил меня укрепить вас… Мне стало известно, конечно, тоже в тайне, что вы подали прошение императору отпустить вас в Сибирь? – осторожно спросила она.

– Да, Ваше Величество, – призналась Лиз, – но император только что отказал мне.

– Я не буду спрашивать вас, дитя мое, – продолжила императрица, – по какой причине вы собрались в Сибирь. Я знаю ее так же, как знал Александр. Но так же, как он, я никогда не попрошу вас признаться мне. Я понимаю, что вам трудно теперь здесь, с Николаем Павловичем. Он часто невыдержан и чрезвычайно строг. Но в своем ответе вам Николай прав: вы принадлежите к императорской семье, а значит, должны соблюдать правила. Мы не можем позволить себе многого из того, что позволяют простые смертные, пусть даже и знатные дворяне. На нас лежит ответственность за Россию, за ее доброе имя, за ее вечную и непреходящую славу, наконец… Вам следует скрепить сердце, девочка, и, оставаясь в Петербурге, добиваться возвращения того, кто вам дорог. Добиваться его здесь – нигде в другом месте вы этого не добьетесь, Лиз. Я буду помогать вам. А пока, – Мария Федоровна сделала значительную паузу, – насколько я знаю, граф Анненков был женат, – вспомнила она, чем поразила Лизу. – Так, может быть, чтобы скрасить его пребывание в ссылке, пока мы не убедим императора простить его, к нему бы направилась его жена, француженка, если я не ошибаюсь, – предложила императрица. – Я готова сама ходатайствовать перед Николаем Павловичем. Отпустить француженку ему будет гораздо проще, чем всех остальных, своих. К тому же таким образом он извинит себя за грубость перед вами, от которой страдает, я уверена… Он же тоже в юности был в вас влюблен. Так как насчет графини Анненковой?