Леонид Влодавец - Рыцарь Шато д’Ор

Воины, сопровождавшие Клеменцию, удержались от смеха.

— Молча-ать! — закричала графиня. — Открывай, мерзавец! Открывай или мы выломаем дверь!

— Ваше сиятельство! — сказал Франческо. — Мне приказано при первом же ударе в дверь рубить ваших детей без пощады!

Клеменция и воины с тараном остановились в замешательстве.

— Что за шум? — нарочито громко зевнув, спросил Ульрих и, держа меч под мышкой, подошел к двери.

— Извольте открыть, мессир Ульрих! У меня к вам важное дело.

— Нельзя ли отложить его до утра, госпожа графиня? Я устал с дороги и звать меня сейчас на переговоры с вашей стороны негостеприимно. Завтра я намерен рано подняться, чтобы ехать с маркграфу.

— Мессир, я хочу видеть вас сейчас!

— Сударыня, ваши дети мирно спят, и у нас нет намерений причинить им вред… Ведь вы пришли только за тем, чтобы удостовериться, что им ничто не угрожает?

— Нет, сударь, ошибаетесь! У меня имеются веские причины искать встречи с вами.

— Надеюсь, не для того, чтобы меня убить? — усмехнулся Ульрих. — Ну ладно, отодвинь засов, Франческо!

— Это может быть ловушка, мессир! — шепотом предупредил Франческо, одной рукой он взялся за засов, а второй — за меч. В глубине комнаты Марко, присевший на тюфяк, наложил стрелу на тетиву.

— Не бойся, малыш! — подбодрил сына Ульрих.

Дверь отворилась, и в багровом свете факелов Ульрих увидел Клеменцию в черном платье и человек десять воинов в доспехах.

Ульрих, опираясь на меч, стоял слева от двери, Франческо — справа, а Марко со своего тюфяка нацелил стрелу прямо в проем двери, в грудь графини.

— Я бы хотела переговорить с вами наедине, — сказала Клеменция, и голос ее дрогнул, ибо она поняла, что Ульрих встретил ее как врага.

— Извольте, я к вашим услугам. Прошу вас, заходите!

— А вы не могли бы выйти из комнаты, сударь? Ваши слуги не должны присутствовать при нашем разговоре.

— Я думаю, что в коридоре нам могут помешать ваши люди, графиня. Наедине так наедине.

— Ну, насчет их мне недолго распорядиться, — усмехнулась Клеменция. — Эй, вы! Всем — на двадцать ступеней вниз!

Воины спустились вниз.

— Надеюсь, теперь вы не опасаетесь за свою жизнь, мессир Ульрих? — спросила Клеменция.

— О нет, сударыня, теперь у меня нет опасений за ваше доброе имя!

Ульрих взглянул ей в глаза, в которых желтоватыми огоньками мерцали смоляные факелы, пылавшие на вбитых в стену железных кованых кронштейнах. Клеменция не отвела взгляда. Странное, тоскливо-щемящее чувство охватило обоих. Они стояли на площадке перед дверью. Вверх и вниз уходили ступени лестницы из тесаного серого камня. Горьковато попахивало горелой смолой; по слезящимся от сырости стенам деловито ползали жирные мокрицы. В трещинах бледно зеленел мох, а по поверхности камней шелушились лишаи, серела плесень… Все было так непохоже на предутреннее небо, темную зелень леса, обильную росу — на то, что окружало их когда-то…

— Мне казалось, что все можно было исправить в один миг, — горько усмехнулась Клеменция. — Но настал день — и даже дай нам Господь вторую жизнь, мессир Ульрих, исправить уже ничего нельзя!

— Кажется, я понял, что вы имеете в виду, сударыня. Однако смею надеяться, что вы ошибаетесь. Нет ничего непоправимого, есть только еще не поправленное…

— Вы собираетесь жить вечно?

— Разумеется, я же христианин. Все, что непоправимо на грешной земле, исправится в Царстве Божием…

— Боюсь, я слишком грешна, чтобы встретиться в Царстве Божием…

Ульрих вздохнул.

— Если человек способен осудить себя за грехи свои, его душа еще не пропала. Мне кажется, графиня, что многое из того, что мы с вами не сказали друг другу, нам, возможно, было бы услышать приятнее, чем то, что мы с вами говорим…

— Я в этом не сомневаюсь, — улыбнулась Клеменция. — Мне кажется, что в ваших глазах мне удалось увидеть нечто более утешительное, нежели произнесено было вслух…

— Я со своей стороны могу сообщить вам то же самое.

— Тогда давайте еще раз посмотрим друг другу в глаза, может, мы наконец поймем друг друга?.. — предложила она.

— Я надеюсь на это.

Они еще раз взглянули друг другу в глаза.

— Это было прекрасно! — произнесли они в один голос, словно сговорившись.

— Итак, можно считать, что наша беседа состоялась? — тихо спросил Ульрих.

— Да, мессир! — как-то по-девичьи робко проговорила сорокалетняя хозяйка замка.

— Я полагаю, госпожа Клеменция, что вскоре нам с вами придется обсуждать вопросы более… практические…

— Но можно ли считать, что мы уже… поняли друг друга? — озабоченно спросила Клеменция.

— Безусловно, — ответил Ульрих.

— Полагаю, мне не стоит беспокоиться о детях? Мне почему-то кажется, что они теперь в большей безопасности, чем когда-либо. Или я не права?

— И да, и нет. Во всяком случае, я скорее позволю себя убить, чем причинить вред вашим детям. Однако советую вам присматривать за ними. Имеются веские причины опасаться за их жизнь. Впрочем, будем надеяться на лучшее…

— Да… будем… — рассеянно проговорила Клеменция.

— Ступайте спать, госпожа Клеменция, — мягко сказал Ульрих. — Мы завтра обо всем поговорим…

— Спокойной ночи, мессир Ульрих! — со слезами на глазах прошептала Клеменция. — Да хранит вас Господь!

Ульрих поцеловал ей руку и быстро прошел в свою спальню. Растянувшись на тюфяке, он до утра пролежал с открытыми глазами. Что же до Клеменции, то она, вернувшись к себе, вновь забралась на свое широкое ложе, на котором почти незаметен был малыш Теодор. Притянув к себе пажа, графиня тотчас заснула. Спала она долго и без сновидений…

Замок Шато-д’Ор пробудился рано. И тотчас же задымили трубы, забегали водоносы, кухарки, поварята, горничные. Поднялись и Франческо с Марко. Хмурые и заспанные, они сразу же пошли к лошадям. Осторожно, чтобы не разбудить дядюшку, вылезли из своего утла близнецы и тоже куда-то убежали. А Ульрих, измученный бессонной ночью, наконец-то заснул и благополучно проспал до самого завтрака. Клеменция же проснулась в тот момент, когда Ульрих захрапел. Она прекрасно выспалась и чувствовала себя великолепно.

Рядом с ней, прижавшись щекой к огромной груди Клеменции, лежал Теодор. Клеменция поняла, что мальчик не спит, хотя глаза его были закрыты.

— С добрым утром, плутишка! — Клеменция пальчиком коснулась носа пажа. — Глазки-глазоньки, откройтесь!

— Тетушка… — Мальчик потянулся и ласково обнял Клеменцию за шею.

— Проснулся, мой цыпленочек! — проворковала Клеменция. — Хочешь пи-пи? Горшок у кровати.

Теодор, голенький, легонький, словно Амур, соскочил на пол и пристроился у горшка. Клеменция с интересом разглядывала этого мальчика, из которого она начала делать мужчину, и в ней вновь стало нарастать желание… Она тоже слезла с кровати и проделала необходимые манипуляции над горшком, причем сделала это на глазах у Теодора.