Джеймс Нельсон - Викинги. Ирландская сага

Альмаита кивнула.

— Что ж, как пожелаешь, — сказала она. — У нас вдоволь и одеял, и шкур. — Она указала на целую их груду, лежащую подле очага.

Старри ухватил лохматую шкуру, некогда принадлежавшую какому-то косматому животному, кивнул в знак благодарности и исчез, словно боясь, что крыша вот-вот рухнет ему на голову.

Харальд с Альмаитой помогли Торгриму опуститься на постель, и он обнаружил, что слишком устал и обессилел от боли, чтобы протестовать или хотя бы накричать на них. Альмаита накрыла его одеялом. Он смежил веки, не слыша того, что она говорила ему. Вокруг него уже завывали волки.

Торгрим не удивился тому, что волки пришли за ним во сне. Такая уж это выдалась ночь. Он бежал по лесу один, папоротники и стволы деревьев быстро мелькали по сторонам, исчезая у него за спиной. Он бежал молча. Молча, но с трудом, отнюдь не мощными прыжками, как всегда несся раньше. Он хромал, оберегая одну лапу, и она сильно болела. Он слышал других животных вокруг себя, наверное, то были волки, но он не знал этого наверняка. Он лишь чувствовал их запах.

А потом он вдруг оказался на поляне, залитой лунным светом. Она выглядела прелестно, но он по-прежнему ощущал чужое присутствие. Он видел чужие глаза, сверкающие в темноте. Он слышал чье-то рычание. Он знал этих тварей. Но они не были его друзьями. А он хотел пересечь поляну и достичь ее дальнего края. Зачем — он не знал, но был уверен, что там окажется в безопасности. Там его ждали мир и покой. Однако ему мешали волки. Это была его стая, но сейчас она противостояла ему.

Он вдруг ощутил острый укол боли в боку. Зарычав, он резко развернулся, но его встретил лишь успокаивающий голос, шепчущий ласковые слова, похожий на шелест ветра в кронах деревьев или журчание воды вдоль борта корабля, который идет с попутным ветром, слегка накренившись, но совсем без усилий, пока теплый и сильный ветер наполняет его парус.

Он открыл глаза. На коленях рядом с ним стояла Альмаита, и он увидел, как блеснуло у нее в руках лезвие острого ножа. Он почувствовал, как инстинктивно напряглись его мышцы, но Альмаита отложила нож в сторону и прошептала: «Ш-ш, тише», словно разговаривая с ребенком.

Торгрим позволил себе расслабиться и опустил глаза. Альмаита разрезала ему тунику от подола и до плеча, а теперь длинными и нежными пальцами раздвигала края в сторону, обнажая рану. Ткань была влажной, а кожа — мокрой и теплой, и он понял, что женщина, должно быть, намочила тряпицу в теплой воде, чтобы смыть запекшуюся кровь.

— Моя туника… — пробормотал он. Смешно, но сейчас он мог думать только об этом.

— Не обращай внимания. Завтра я сошью тебе новую. Ате лохмотья, что на тебе, мы сожжем.

Торгрим вновь откинулся на шкуры, глядя на темную солому над головой и чувствуя, как ловкие пальчики Альмаиты уверенно омывают его рану.

— Перед тем как заснуть, Харальд сказал мне, что ты был ранен, — с мягким ирландским акцентом проговорила она. — Глупый мальчишка, он ни словом не обмолвился о том, насколько серьезно. Я услышала, как ты стонешь здесь, а потом увидела кровь.

— Хм, — проворчал Торгрим. Он не мог придумать, что еще сказать, а прикосновение ее рук и теплой воды убаюкивало его. — Видишь ли, в его возрасте ничто не имеет особого значения.

— Не уверена, что помню, какой была сама в его возрасте, — сказала Альмаита. — Но я не сомневаюсь, что ты прав.

Словно в знак согласия, Харальд причмокнул губами во сне, а потом вновь затих, посапывая легко и ровно, что звучало резким диссонансом могучему храпу Йокула.

Они немного помолчали, пока Альмаита осторожно обмывала рану, а Торгрим задумался над тем, сколько же ей лет. Оказывается, он понятия не имел об этом. Во всяком случае, она явно была младше Йокула. Он подумал, что ей вряд ли больше двадцати пяти. Наверняка и того меньше.

По Дуб-Линну ходят слухи о невероятном успехе, которым сопровождался ваш набег на Клойн, — заметила Альмаита, стирая воду и кровь с тела Торгрима сухой мягкой тряпицей. — Так говорят обо всех, кто отплыл с Железноголовым. Это правда?

— Хм, — вновь проворчал Торгрим и сообразил, что одним междометием тут не отделаешься. — Набег и вправду был успешным. Правда, особенно удачным я бы его не назвал. Они дрались отчаянно и, когда мы победили, в конце концов добычи нам досталось немного.

— Понятно. Какая досада, — заметила она. — Значит, вы вновь отправитесь искать удачи где-нибудь еще?

— Только не я. И не Арнбьерн. Он говорил мне, что после Клойна собирается вернуться в Норвегию, и я поплыву вместе с ним. Я и Харальд. Вот почему мы согласились отправиться в набег на Клойн.

— Понятно, — повторила Альмаита. Перестав обтирать рану, она впервые взглянула ему в глаза. — Иокулу будет недоставать Харальда, — сказала она. — А я буду скучать о тебе. Ты скучаешь по своей жене?

Торгрим помолчал, прежде чем ответить.

— Моя жена умерла, — наконец проговорил он. — При родах. Уже два года назад.

— Мне очень жаль, — сказала Альмаита, и Торгрим прочел искреннее сочувствие у нее на лице и в больших карих глазах, сверкавших в тусклом свете умирающего огня в очаге.

Она вновь занялась раной в боку Торгрима, нанесла на нее какую-то мазь и забинтовала. Она работала молча, и Торгрим закрыл глаза, отдавшись во власть ее умелых рук и получая от этого непривычное наслаждение. Огонь почти погас, но он по- прежнему чувствовал исходящее от него тепло, а руки женщины двигались с уверенностью целительницы. Слишком много времени прошло с тех пор, как к нему в последний раз прикасались женские руки. Нет, не во время плотских утех, то было совсем другое, в чем он себе не отказывал; ему не хватало вот таких ласковых прикосновений женщины, которой он был небезразличен.

Альмаита разгладила повязку на ране Торгрима, выпрямилась и придвинулась к нему поближе, после чего осторожно положила руку ему на грудь.

— Мазь поможет, — негромко, почти шепотом проговорила она. — Если к утру она не затянется, мне придется зашить ее.

Торгрим кивнул, уже понимая, что тонет в ее глазах, и потому ее слова прозвучали так, будто не имели отношения ни к нему самому, ни к его ране. Женщина была красива. Даже при свете дня, выставлявшем напоказ любые недостатки, она оставалась красавицей, несмотря на тяжелые годы замужества за Йокулом. В тусклом же свете очага она была способна превратить в берсерка любого мужчину. Альмаита подалась к нему еще чуть ближе, и ткань ее ночной сорочки натянулась, облегая молодое крепкое тело.

— Спасибо тебе, — негромко, в тон ей ответил он и погладил ее по запястью. Она же протянула руку и принялась бережно перебирать серебряные обереги у него на шее.

— Ты носишь молот Тора, — прошептала она, — вместе с христианским крестиком. Это необычно и странно.