Джеймс Купер - Майлз Уоллингфорд

Когда мы разглядели их в подзорную трубу, наши предположения подтвердились; все три «англичанина» по видимости принадлежали к разным эскадрам. На тот момент расположение сил было следующее: «Рассвет» лежал в дрейфе, его фок был поднят, грот подобран, грот-марсель обстенен, а брам-реи на эзельгофте, были поставлены кливер и бизань. «Шалун» мчался прочь по волнам, круто к ветру, собираясь укрыться за двумя фрегатами, которые мы приняли за «французов», а он, быть может, знал это наверняка. Корабли с подветренной стороны шли в пределах слышимости друг за другом; тот, что восточнее, — в кильватере за своим кораблем сопровождения; оба судна летели на всех парусах. От кораблей, идущих с юга, предположительно «французов», нас отделяло две лиги, а от тех, которые были у нас под ветром, — три. Что до корвета, он, казалось, прокладывал курс точно между нашими мачтами. Он надвигался, стройный, красивый, вода струями выливалась из клюзов, когда он поднимался из волн, и пенилась под носом, словно сотканная из облака. До него оставалось меньше мили.

Теперь корвет подавал сигналы судам с наветренного борта. На них отвечали, но, вероятно, «англичанин» не достиг взаимопонимания. Тогда он принялся сигналить судам, следовавшим у него под ветром, и, несмотря на дистанцию, добился большего успеха. Я видел, как два фрегата, или, вернее, тот, что шел впереди, передавал вопросы и ответы корвету, хотя в мою самую лучшую трубу я едва мог различить их флаги. Я предположил, что корвет справился о названиях английских кораблей, сообщил свое и известил их о том, что по наветренному борту — корабли неприятеля.

Через несколько минут настал отчаянный для нас момент. Корвет подошел близко к подветренному борту «Рассвета», немного убавив ходу, вероятно, для того, чтобы у него достало времени задать свои вопросы и получить желаемые ответы. Я заметил также, что он стравил все булини, что как будто существенно замедлило ход судна, тем не менее оно все еще шло достаточно быстро, чтобы в случае необходимости унестись прочь от нас. Последовал диалог (вопросы, конечно, задавал «англичанин» — привилегия, принадлежащая в подобных случаях исключительно государственному судну):

— Что это за судно и куда оно направляется?

— «Рассвет» из Нью-Йорка, Майлз Уоллингфорд, идем в Гамбург.

— Люггер брал вас на абордаж?

— Да, да — во второй раз за три дня.

— Как он называется и какими силами он располагает?

— «Шалун» из Бреста — шестнадцать легких орудий и около ста человек команды.

— Вы что-либо знаете о судах по наветренному борту?

— Ничего не знаем, но, полагаю, это французские корабли.

— Бога ради, сэр, почему вы полагаете… Из-за дальности я более ничего не мог разобрать. Корвет стал удаляться, натянув булини, до нас донеслись искаженные ветром звуки боцманской дудки, и команда принялась устанавливать паруса сообразно воле вахтенного офицера. Спустя несколько минут уже не было слышно даже пронзительных звуков этого инструмента. Корвет продолжал преследовать люггер, не обращая внимания на четыре других судна, хотя два по наветренному борту теперь показали трехцветные флаги и даже дали залп из орудий, вызывая его на бой.

Месье Галуа вскоре развернул свой корабль и явно взял курс на французские фрегаты; корвет тоже тотчас развернулся и направился к тем же самым кораблям, намереваясь перерезать путь люггеру, даже если для этого пришлось бы, подвергаясь опасности, подойти на пушечный выстрел к его защитникам. Это был дерзкий маневр, и он должен был увенчаться успехом, хотя бы только благодаря решительности и отваге «англичанина».

Однако фрегаты под трехцветным флагом как будто не собирались защищать люггер. Немного изменив курс, они могли бы совершенно оградить его от посягательств корвета; фрегаты же, напротив, устремились к двум кораблям под ветром, так чтобы те нельзя было отрезать от земли. Поскольку никто, казалось, не обращал на нас ни малейшего внимания, мы поймали ветер в грот-марсель и стали выходить из окружения под малыми парусами, сочтя неразумным показывать вид, что спешим покинуть те места. Впрочем, спешить мы были не в силах; пока мы вчетвером управились со всеми снастями, прошло немало времени.

Около одиннадцати или половины двенадцатого расстояние между четырьмя фрегатами составляло немногим более лиги, «Рассвет» был в полулиге от двух «французов» и несколько дальше от «англичан». Если бы началось сражение, мы оказались бы, наверное, в миле от линии огня. Мне было любопытно узнать, чем кончится дело; я отошел немного дальше и обстенил марсель в ожидании его исхода. Я поступил так, уповая на то, что та или другая сторона после столкновения с себе подобными едва ли нападет на нейтральное судно, кроме того, я надеялся получить помощь от победителя — в те дни редко можно было встретить крейсера, на борту которых не нашлось бы иностранцев, коих они охотно передали бы судну, оказавшемуся в бедственном положении. А объяснения я придумал бы смотря по обстоятельствам. Если бой выиграют французы, я расскажу им историю о призовой команде «Быстрого», а если говорить придется с англичанами, я поведаю им о «Шалуне». В любом случае я не скажу неправды, хотя о некоторых обстоятельствах, имеющих косвенное отношение к делу, я, наверное, буду вынужден умолчать.

Французы принялись спускать верхние паруса, как раз когда мы легли в дрейф. Они действовали как-то бестолково, словно на борту меж ними не было ни согласия, ни порядка. Марбл отпускал шуточки на их счет, предвидя, что эта переделка кончится позором для трехцветного флага. В 1803 году французы не могли похвастать своим морским флотом. Правда, англичане всегда говорили, что они редко захватывали французские корабли без боя, и, вероятно, в их словах нет лукавства, поскольку французы — нация воинственная и не склонная сразу отступать. Все же в то время едва ли можно было назвать Францию морской державой; революции и перемены, которые она пережила, не способствовали созданию солидного офицерского корпуса. Отважных людей было гораздо больше, чем искусных моряков; нельзя забывать и о свойственной французам болтливости, одном из худших человеческих пороков, губительном для судовой дисциплины.

Перед нами разворачивалось замечательное зрелище — четыре корабля готовились к бою; пусть французы убрали паруса не вполне безукоризненно, зато англичане не спешили вовсе; на обоих французских судах стояли только три марселя, спенкеры и кливеры, брамсели уже были взяты на гитовы, а англичане еще только убирали бом-брамсели. Последние, напомню, были у нас под ветром и шли на сближение с неприятелем. По пути они сделали один галс бейдевиндом в нашу сторону в надежде зайти в кильватер противника, и мне показалось, что они вот-вот окликнут нас. Признаюсь, этого я вовсе не ожидал, но бежать было уже поздно, да и опасно — бегство вызвало бы подозрения и нас могли захватить. Я решил, таким образом, с достоинством ожидать дальнейших событий.