Джеймс Купер - Сатанстое [Чертов палец]

Герман Мордаунт понял, что сердиться на этого господина нельзя, и, с изысканной вежливостью обращаясь к Язону, сказал:

— Вы должны извинить мою дочь, что она придерживается наших обычаев, мистер Ньюкем Она еще так молода и так мало знакома со светскими приличиями!

— Но Корни! — воскликнул возмущенным тоном Язон. — Как мог Корни совершить подобную оплошность!

— Что вы хотите! Мистер Литльпэдж, как и моя дочь, еще не бывал в Коннектикуте!

На этом и кончился столь занимательный разговор.

Я покинул Лайлакбеш серьезно влюбленным; с первого же взгляда девушка произвела на меня сильное впечатление, и после того, как я увидел ее в домашней обстановке, она окончательно завладела моим сердцем. Доказательством этому могло служить то, что я совершенно забывал о Дирке, который, несомненно, имел больше меня прав на ее любовь. Герман Мордаунт также был к нему, видимо, очень расположен, и, быть может, втайне лелеял мысль о браке его со своей дочерью, тем более что молодой Геркулес обладал прекраснейшим характером и безупречной во всех отношениях репутацией. Но при всем том Дирк не внушал мне никаких опасений. Я несравненно более опасался Бельстрода, видя и сознавая все его преимущества передо мной. Быть может, если бы я мог чаще видеть перед собой в образе соперника моего милого Дирка, во мне хватило бы великодушия отступить и предоставить ему поле действий; но я положительно забывал о нем, и теперь, уезжая из Лайлакбеша, не думал о его любви к Аннеке, — великодушие было чуждо моей душе, когда я думал об этой девушке.

— А знаете ли, Корни, что эти Мордаунты изрядные толстосумы, — сказал Язон, когда мы выехали на большую дорогу. — У них на столе было больше ценной посуды, чем во всем городе Данбюри! Верно, старик чудовищно богат! И поверьте мне, — продолжал Язон, — он недаром выставляет всю эту посуду напоказ! Когда имеется дочь-невеста, ее, естественно, хотят пристроить за какого-нибудь из этих богатых английских офицеров, которые теперь справляют свой сенокос у нас в колониях! А скажите, этот Бельстрод, о котором несколько раз упоминалось в разговоре, кто он такой? Офицер? Да?.. Меня редко обманывают предчувствия, а мне думается, что именно он станет мужем прекрасной мисс…

При этих словах я заметил, что Дирк вздрогнул; меня тоже всего передернуло.

— А можно узнать, мистер Ньюкем, на чем вы основываете свои предположения? — спросил я.

— Да полно вам, что это за «мистер»? Здесь, на большой дороге, а не в городе я в превосходной степени предпочитаю, чтобы друзья называли друг друга по имени: это и проще, и короче, и лучше. Вы хотите знать, на чем я основываюсь? Да прежде всего на том, что когда у кого-нибудь висит дочь на шее, то от нее стараются избавиться, то есть стараются сбыть ее с рук как можно скорее; затем, почти все эти офицеры — люди богатые, а все родители ищут и любят богатых зятьев. Кроме того, среди них есть и такие, которым предстоит унаследовать титул, а это в превосходнейшей степени соблазнительно для каждой девушки. Я уверен, что в Данбюри ни одна не устояла бы против титула.

Надо заметить, что хотя жители Коннектикута относятся ко многим сословным ограничениям проще, чем где-либо в колониях, и равенство классов у них развито больше, чем в других местах, нигде так не преклоняются перед титулами и отличиями, как именно в Коннектикуте.

В Сатанстое мы прибыли несколько поздно из-за остановки в Лайлакбеше. Матушка моя была страшно рада вновь увидеть меня целым и невредимым после двухнедельного отсутствия и пребывания в Нью-Йорке, среди всех соблазнов и искушений столичной жизни. Мне пришлось рассказать ей все: где я был и что видел, рассказать про Пинкстер и про льва, и про любительский офицерский спектакль. И вот однажды, когда я сидел в своей комнате, сочиняя стихи, что мне очень плохо давалось, вошла моя матушка и села с работой в руках возле моего стола.

— Пиши, пиши, — сказала она, — я не буду тебе мешать!

— Да я уже кончил, — отвечал я, пряча бумагу в стол, — я просто переписывал стихи!

— Ты пишешь стихи? — спросила она. — Ты поэт?

— Упаси меня Бог! Да это не лучше, чем быть школьным учителем, как Язон!

— Кстати, о нем! Скажи, пожалуйста, как это случилось, что ты спас из пасти льва какую-то девушку, как мне рассказывал мистер Ньюкем?

Вероятно, я покраснел, как раз потому, что почувствовал, как кровь прилила мне в голову, и положительно не в состоянии был произнести ни слова.

— Да отчего же тут краснеть, мой милый? Семья Мордаунтов такая уважаемая, что оказать им услугу и быть принятым у них в доме должно быть приятно каждому молодому человеку! Так как же, борьба твоя со львом была очень опасная?

— Да борьбы никакой не было, прежде всего! Это все сочинил Язон! — воскликнул я и рассказал все, как было в действительности.

— Ведь Аннеке Мордаунт единственная дочь, как мне говорил Дирк?

— Так Дирк вам говорил о ней? — спросил я.

— Да, очень часто! Ведь они родственники так же, как и ты!

— Как и я? — воскликнул я. — Да разве мы в родстве с Мордаунтами?

— Да, не в особенно близком, но все же в родстве: моя прапрабабушка, Алида Ван дер Гейден, была двоюродной сестрой прапрабабушки Германа Мордаунта. Таким образом, ты и Аннеке родственники. Говорят, это очень хорошенькая девушка…

— Хорошенькая?! Ах, мамаша, она красавица; она настоящее совершенство во всех отношениях, она положительный ангел!

Пылкость, с какой я высказал эти похвалы, по-видимому, несколько удивила мою матушку, но она не сказала ни слова, а перевела разговор на урожаи, на хозяйство, очевидно, удовольствовавшись тем, что она узнала, и не желая большего.

Вслед за прекрасным и столь знаменательным для меня месяцем маем наступило лето. Я всячески старался найти себе дело, работу, проводил целые дни в поле, помогал отцу в счетоводстве, но ничто не могло отвлечь меня от мыслей об Аннеке. И вот, когда в середине лета к нам приехал Дирк и предложил мне поехать вместе с ним к Мордаунтам, я очень обрадовался этому предложению.

Как человек предусмотрительный и осторожный, Дирк предварительно написал Герману Мордаунту, чтобы узнать, не обеспокоим ли мы их своим приездом. Ответ не заставил себя ждать: нас приглашали самым радушным образом. Мы выехали из дома с таким расчетом, чтобы приехать в Лайлакбеш незадолго до обеда. Аннеке встретила нас, несколько раскрасневшаяся и оживленная, с милой, приветливой улыбкой на устах. От нее мы за обедом узнали, что любительские спектакли офицеров продолжались до самого ухода полка из Нью-Йорка. Аннеке, живя в имении, была за все это время только на трех представлениях и настолько же хвалила, насколько и порицала эти спектакли, отдавая справедливость превосходной игре мистера Бельстрода.