Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

Низко и раболепно поклонился он Евгении.

— Как здоровье императора, граф? — спросила она Бачиоки.

— Он почти поправился, ваше величество, и занимается делами с секретарем Моккаром; я же, пользуясь этой минутой, явился к вам, чтобы сообщить величайшую новость.

— Что такое, граф, говорите!

— Я пришел сообщить вам о свадьбе в соборе Богоматери. Евгения бросила на графа вопросительный взгляд; она не понимала значения слов, произнесенных им с особенным ударением.

— Напрасно ломал я голову и пытался разъяснить это дело, — продолжал Бачиоки, заметя удивление и вопросительный взгляд императрицы. — Генерал дон Олимпио Агуадо венчается с сеньорой Долорес Кортино, которая…

Евгения в ужасе отступила назад.

— Как! — перебила она графа. — Не вы ли уверяли, что испанский граф умер и что сеньора в Мадриде?

— Точно так, но дон Агуадо человек странный, его как будто страшится сама смерть! Признаюсь, внезапное его появление ошеломило меня.

— Вас обманули! Здесь, верно, что-нибудь не так, — проговорила императрица.

— Прежде чем сообщить вам эту новость, я заходил в собор Богоматери убедиться в достоверности известия. Завтра вечером назначена свадьба.

— Невозможно! И до сих пор не знали, не доложили мне об этом, — произнесла с колкостью Евгения. — О, я была права, уверяя, что нас дурно охраняют и еще хуже служат нам.

— Упреки ваши терзают меня! Я недавно узнал, что оба упомянутых лица и их служитель находятся в Париже. Генерал еще не совсем оправился после своей опасной и тяжелой болезни, — сказал Бачиоки. — Я узнал, между прочим, что он состоит при испанском посольстве.

— При посольстве! Вместе с Олоцага! — вскричала императрица в страшном волнении. — Но кто же устроил это? Это равно вызову, унижению…

— — Говорят , герцог де ля Торре в Мадриде…

— Серрано?

— Он друг Олимпио, которого и присоединил к дону Олоцага. Дона Агуадо сопровождают генерал Прим и один молодой граб в качестве attache.

— Его имя?

— Если не ошибаюсь, дон Рамиро Теба, — произнес Бачиоки, Устремив пристальный взгляд на Евгению.

Грудь Евгении высоко поднималась, она страшно побледнела и едва подавила волнение, овладевшее ею при этом известии.

— Довольно, граф, — произнесла она тихим, беззвучным голосом, — довольно, благодарю вас за сообщенные мне новости.

Евгения нажала пальцем золотую пуговку.

— Подождите секунду, — сказала она Бачиоки, от которого не скрылось ее волнение.

В будуар вошла инфанта.

Увидев Бачиоки, она догадалась, что замышляется новая низость. Но она скрывала свою ненависть к этому презренному человеку, выжидая удобного случая уничтожить его.

— Инфанта, — произнесла Евгения резким, металлическим голосом, — вы и государственный казначей проводите меня завтра вечером в собор Богоматери. Мы отслужим благодарственный молебен за наше чудесное избавление от смерти.

— Приказ ваш, государыня, будет исполнен в точности, — ответила Инесса, церемонно кланяясь.

— При этом мы будем свидетельницами свадьбы, о которой только что сообщил мне граф Бачиоки. Та сеньора с Вандомской площади… вы, вероятно, помните ее?

Инесса едва заметно вздрогнула.

— Да, — сказала она, — я хорошо помню ее.

— Выходит замуж за испанского генерала дона Агуадо и почему-то совершает это тайком от всех, — произнесла Евгения с таким диким, язвительным хохотом, что по телу Инессы пробежала дрожь, а Бачиоки понял действие, произведенное его новостью на императрицу.

Он удалился.

Евгения пожелала остаться одна; более чем известие о неожиданной свадьбе поразило ее одно имя, упомянутое графом; оно было немногосложно, но произвело на нее страшное магическое действие, имя это — граф Рамиро Теба.

Придя в свою комнату, Инесса поспешила к письменному столу и быстро набросала следующие строки:

«Генерал! О вашей свадьбе завтра вечером узнали. Будьте осторожны! Уничтожьте эти строки, написанные подругой сеньоры, перед которой она много, много виновата!»

Запечатав письмо, она поручила верной служанке отнести его в дом дона Агуадо, на Вандомскую площадь. На что решилась Евгения, что задумала она совершить на другой день вечером, Инессе было неизвестно. Но она знала пылкость императрицы, видела ее внутреннюю борьбу, и когда та выслала ее из будуара, изъявив желание остаться одной, Инесса знала, что Евгения замышляет новые жестокие планы, хотя, может быть, на этот раз она была так сильно взволнована, что не хотела видеть людей и предпочитала быть одна.

То и другое было правда; Инесса скоро убедилась в этом.

Душа Евгении ожесточилась, оцепенела, императрица потеряла покой.

Одно только честолюбие наполняло ее сердце, честолюбие, гордость и зависть — три непримиримых врага человека, умерщвляющие в нем все доброе, честное и великое.

Инесса не смыкала глаз всю ночь. Страх и радость. наполняли ее; неизвестность же того, каким образом встретил Олимпио свою Долорес, не давала ей покоя. Она молилась за обоих, за их счастливое соединение.

Неожиданная новость, в возможность которой императрица едва верила, была однако совершенно точной. Дядя д'Ор первый сообщил о ней графу, а Грилли подтвердил.

В следующей главе мы увидим, как Олимпио избежал смерти и где встретил Долорес.

Наступил вечер, ожидаемый императрицей со страшным лихорадочным нетерпением. Не благодарственный молебен, а другая цель влекла ее в собор Богоматери.

В шестом часу вечера у подъезда остановились два придворных экипажа; в один из них сели императрица с Инессой, обе были в длинных плащах; в другом разместился Бачиоки с камергером. Они направились к собору Богоматери, высокие окна которого были ярко освещены.

Множество богатых жителей стояло около церкви, откуда неслись плавные величественные звуки органа. Слуги в богатых ливреях толпились на паперти, весело болтая и с любопытством заглядывая в церковь.

Карета императрицы подъехала к паперти; Бачиоки и камергер помогли дамам выйти. Евгения страшно побледнела, увидев роскошные экипажи и заключив из этого, что венчание уже началось.

Камергер отворил высокую дверь; слуги почтительно расступились. Инесса и Евгения вступили в ярко освещенную и наполненную фимиамом церковь; за ними последовал Бачиоки, а камергер остался у дверей.

На ступенях у алтаря стояли люди. Можно было разглядеть высокие, стройные фигуры в блестящих мундирах.

Евгения направилась к боковому алтарю: императрица трепетала всем телом, ее волновала жажда мести, но она не в силах была удовлетворить ее, нарушить совершавшуюся в эту минуту службу. Олимпио принадлежал к посольству, был неприкосновенен, теперь же его охраняла еще и церковь, но он должен был погибнуть во что бы то ни стало. Евгения ломала голову, придумывая, как воспрепятствовать свадьбе, — еще несколько минут и будет поздно.