Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

Освещая фонарем дорогу, он спустился с лестницы, ведущей в подвальную комнату со сводами, сырую и длинную, устроенную на манер старых монастырских погребов. Там и сям виднелись плотно запертые двери, ни единого звука не раздавалось за ними. На потолке не было ни одного окна, ни одного отверстия.

Минута проходила за минутой, отчаяние слуги возрастало. Увидев в стороне коридор и дойдя до его конца, он вдруг остановился: он услышал звук, похожий на тихий подавленный вздох.

Он стоял, затаив дыхание, и не трогался с места. Вновь раздался слабый и как бы исходящий из-под земли стон человека.

— Боже мой, он жив, он зовет! Но где же находится мой несчастный умирающий господин! — с отчаянием вскричал Валентино. — Дон Агуадо, подайте голос, и я немедленно отыщу вас.

Глубокая, мертвая тишина.

— Пресвятая Богородица! Где же мне его искать? Здесь не видно ни одной двери!

Вдруг Валентино, осматривая с помощью фонаря все углы коридора, вскрикнул от радости, увидев в полу узкое едва заметное отверстие. Подойдя к нему, он затрепетал всем телом. Ему в лицо ударил гнилой, отвратительный запах разлагающихся тел. При свете фонаря он увидел в отверстии несколько каменных ступеней. Не колеблясь ни минуты, он наклонился, пролез в трехфутовую дыру и очутился в подземной комнате. Ему казалось, что он спустился в темную, глубокую могилу, наполненную миазмами разлагающихся трупов; у него перехватило дыхание, голова закружилась, и он невольно осенил себя крестом.

— Вперед, — вскричал он, — не робей, не бойся! Дон Агуадо, где вы?

Он старался окинуть взглядом комнату, в которой находился; тихий, глубокий вздох достиг его слуха.

Теперь только заметил Валентино отверстие в полу, через которое проникал дневной свет, но такой слабый, что нисколько не освещал этой могилы.

— Притон убийц, разбойничье гнездо, — шептал Валентино. — Негодяи должны радоваться, что я отправил их на тот свет, потому что в Пампелуне начнется следствие. Но где же несчастный дон Олимпио? Там лежит что-то белое, оно движется. Боже мой, это он, залитый кровью! Он дрожит! О, проклятие вам, разбойники и убийцы! Мой добрый, бедный дон Агуадо!

И Валентино поспешно поставил фонарь на пол и стал на колени возле Олимпио, который при слабом свете казался бледным и ужасным. К счастью, он упал на брошенную подушку, иначе Валентино не застал бы его в живых.

— Дон Агуадо, это я! Неужели вы не узнаете своего Валентино, который наконец отыскал и спасет вас!

— Уже поздно, — проговорил некогда мощный Олимпио; геркулесовское тело его было бессильно, глаза широко открыты, язык и губы высохли и страшно пылали, левый бок в крови, которая и теперь еще сочилась из раны.

— Воды, дай мне воды, — проговорил он невнятно. Тронутый его видом и словами, Валентино сжал кулаки. Он видел, что господину его угрожает смертельная опасность, что негодяи, напав на него во сне, тяжело его ранили.

Прежде всего следовало принести воды, чтобы напоить Олимпио, омыть его рану и потом ее перевязать.

Поспешно он оставил подвал и побежал по коридору назад, в общий зал, откуда принес ведро воды и бутылку вина. Через минуту он был возле своего господина, который без его помощи прожил бы, вероятно, очень недолго.

Смешав вино с водой, он дал ему напиться, потом разорвал его рубашку и, омыв рану, тщательно перевязал ее. С радостью он заметил, что эта первая помощь значительно облегчила страдания Олимпио.

— Ты добрая, честная душа, — проговорил дон Агуадо, — я был на волосок от смерти!

— Я отомстил за вас, дон Олимпио!

— Это сделали со мной хозяин и мнимый герцог.

— Благодарю Пресвятую Богородицу, что вы в полной памяти, это дает мне надежду. Оба негодяя поплатились жизнью за свои злодеяния. Я подоспел вовремя. Если бы я проспал, мы бы оба распрощались с жизнью! Выпейте еще один глоток, вино не повредит вам, дон Агуадо!

— Рана как будто не болит, но плечо, на которое я упал, когда меня скинули вниз, — говорил Олимпио прерывающимся голосом, — это было ужасное падение, и если бы не подушка, я непременно сломал бы себе шею.

— Вам нельзя оставаться здесь, так как этот воздух невыносим, — сказал Валентино, — позвольте мне перенести вас наверх.

— Тебе будет это очень трудно, потому что я не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой! Тело мое точно кусок свинца.

Поставив фонарь в коридоре так, что он освещал отверстие, Валентино вернулся к своему господину, нагнулся и с трудом поднял его на плечи. Это была очень тяжелая ноша, но он собрал все свои силы, чтобы вытащить дона Агуадо из этой комнаты, пропитанной гнилым, ядовитым запахом.

Добравшись до отверстия в стене, он сначала протолкнул в него своего господина, а потом вылез и сам. Он оставил фонарь, так как нести его вместе с Олимпио было неудобно. Валентино хорошо запомнил дорогу и впотьмах мог идти по ней со своей ношей.

Когда он добрался до конца лестницы, ведущей в коридор, ему послышался какой-то странный шум, похожий на неуверенные шаги, но он не обратил на это внимания, так как каждая минута промедления могла быть смертельной для его господина.

Если бы Валентино присмотрелся, то он увидел бы в темноте человеческую фигуру, которая плотно прижалась к стене, как только он поднялся по лестнице и шагнул в коридор, неся на плечах Олимпио.

Но Валентино не в состоянии был разглядеть сидящего на полу человека и еще менее узнать его, иначе он немедленно положил бы он дона Агуадо на пол, чтобы покончить с тем, кто, пользуясь покровом темноты, отыскивал тайный подземный ход в монастырь.

Человек этот был Эндемо, который очнулся и спешил найти приют у благочестивых братьев Антонио и Бернандо.

Валентино считал его убитым, но мнимый герцог был живуч, как кошка; оглушить его было трудно, умертвить же почти невозможно. Рана на голове и вывихнутые руки причиняли ему нестерпимую боль, но, несмотря на это, он надеялся добраться до монастыря.

Он настолько владел собой, что сумел спрятаться от Валентино и не издал ни малейшего звука.

Лишь только слуга прошел коридор и повернул в общий зал, где оставил Олимпио, Эндемо пополз вниз по лестнице в проход, ведущий к благочестивым братьям.

В эту минуту Валентино и не думал о негодяях, оставленных им наверху; все свое внимание он обратил на дона Агуадо, которого во что бы то ни стало необходимо было доставить в Пампелуну, поручить там врачу и затем немедленно известить обо всем полицию. Он видел, что хотя Олимпио находился в полном сознании, но положение его было крайне опасным, и Валентино придумывал, как лучше доставить его в город. Нечего было и думать о поездке верхом, даже в том случае, если бы Валентине шел рядом с лошадью; поэтому он отправился в конюшню разыскивать экипаж.