Елизавета Дворецкая - Ветер с Варяжского моря

Вышеслав не понял восклицания матери, но по ее лицу видел, что она довольна. И у него у самого гора свалилась с плеч. Чем бы теперь ни кончился поединок – это будет воля богов, и ему будет не в чем упрекнуть себя.

– Что вы скажете, бояре и дружина? – уверенно спросил Вышеслав, обводя взглядом гридницу. – Честен ли будет такой суд?

– Честен, княже! – первым отозвался Столпосвет. – Боги ни с кем не в родстве, ни на чье место не метят, никому за невесту не мстят – они справедливо рассудят.

Коснятин скрипнул зубами. Даже будучи давно женатым на другой, он не мог забыть того, как пять лет назад сватался к Ильмере, но получил отказ, а она вскоре вышла за Оддлейва. С тех пор он не мог спокойно видеть гордую красавицу и был бы рад оставить ее вдовой, пусть и без надежды ввести когда-нибудь в свой дом.

– Пусть Перун рассудит вас, – произнес Вышеслав. – И пусть отдаст победу правому.

– Я зову Перуна и Одина показать – на мне нет измены конунгу Вальдамару и сыну его, конунгу Вышеславу! – твердо сказал Оддлейв, держа руку на рукояти меча. – Если мои слова неправда, пусть я буду убит с позором и род мой исчезнет с земли!

Вышеслав кивнул, принимая его клятву перед поединком. Подтвердить ее верность должны были боги.

– В твоем доме тебе биться нельзя, – сказал Оддлейву Приспей.

– Мы можем идти за ворота, – безразлично отозвался ярл.

Только малая часть его души замечала, что происходит вокруг, а большая часть уже была сосредоточена на предстоящем поединке.

Князь и княгиня, бояре, дружина, оба поединщика вышли с ярлова двора и по улицам Княщины направились к воротам. За ними тянулась толпа, жители городка выглядывали из домов, спрашивали, куда и зачем идет столько важного народа. Узнав, в чем дело, княщинцы бросали дела и бежали следом. Оддлейв никого здесь не притеснял, а после набега Эйрика жители Княщины были очень благодарны ярлу за свое спасение и вовсе не хотели бы сменить его на другого.

– Оболгали нашего боярина, хотят с места согнать! – говорили они. – Давно хотят, кто же не знает!

– Завидно иным, что он в богатом месте живет!

– На варягов, известно, все вины валят. Чуть где что – варяги виноваты!

За воротами Княщины, на земле, которая уже не принадлежала Оддлейву, все остановились. Толпа разошлась, освободив широкую площадку. Гриди Вышеслава огородили ее ореховыми жердями, воеводы сравнили мечи обоих противников.

– Начинайте! – велел Столпосвет. – И пусть боги рассудят вас, пусть Перун Громовержец отдаст победу тому, чья правда!

Противники сошлись. Оддлейв напал первым: несправедливое обвинение жгло его и наполняло ядом воздух, которым он дышал. Но помнил он и другое: если он будет побежден, то умрет, опозорив свое имя и оставив обвинение в наследство жене и будущему ребенку. А этого Оддлейв не мог допустить. Мысль о ребенке, которого он еще не видел, делала каждый его удар сильным, а каждое движение – осторожным и рассчитанным.

Гриди, бояре, простолюдины, славяне и скандинавы плотным кольцом окружили площадку поединка и молча наблюдали. Здесь было не так, как на схватках в Медвежий велик-день, когда зрители бьются об заклад о победителе и криками подбадривают своих. Здесь закладом были жизнь и смерть, честь и бесчестье. В тишине слышался только звон двух мечей и дыхание противников; никто из зрителей ни звуком не смел оскорбить выражение воли богов.

Скоро даже женщинам стало ясно, что Оддлейв намного превосходит своего противника и силой, и уменьем. Скандинавы мечом зарабатывали себе на жизнь, и сейчас Оддлейв был гораздо ближе к тому, чтобы сбросить с себя обвинение, чем Коснятин к тому, чтобы его подтвердить.

Понимал это и сам Коснятин. Он отступал все дальше и дальше; застывшее, спокойное и жестокое в своем спокойствии лицо Оддлейва внушало ужас и ему, и всем вокруг. В мече Оддлейва был бог-воитель. Мощным ударом он разрубил щит Коснятина до середины, до позолоченного умбона. Коснятин в ответ ударил его по щиту, но меч его застрял в щите Оддлейва. Оддлейв сильно рванул щит, и меч Коснятина сломался возле самой рукояти. По толпе пронесся вскрик – один из противников лишился оружия, поединок можно кончать.

Но Коснятин не собирался уступать и выхватил из-за пояса секиру. Оддлейв отбросил свой разрубленный щит, обеими руками перехватил меч и с размаху ударил Коснятина по плечу. Клинок рассек кожаный доспех с нашитыми железными полосками и ранил ключицу. Коснятин пошатнулся, а Оддлейв с силой дернул меч на себя, и Коснятин упал на колени.

Он пытался подняться, но Оддлейв мгновенно толкнул его в грудь и опрокинул на землю. Толпа снова вскрикнула, а Оддлейв коленом прижал противника к земле, отложил меч и выхватил с пояса нож. Всем было ясно, что Коснятину осталось жить считанные мгновения, новгородцы были бледнее полотна, но никто не смел вмешаться в божий суд.

Но Вышеслав не выдержал. Он видел от Коснятина мало дружбы, но не мог видеть, как варяг лишит жизни его родича.

– Мати! – вскрикнул он, обернувшись к княгине. – Останови его!

Боги подсказали ему, что делать. Оддлейв имел право отнять жизнь своего противника, и едва ли он послушался бы кого-то, кроме княгини.

– Оддлейв! – крикнула она на северном языке. – Оставь ему жизнь!

Оддлейв задержал руку с ножом возле самого горла Коснятина и поднял голову. Лицо его изменилось, вместо привычного спокойствия на нем была холодная жестокая решимость.

– Почему я должен оставить ему жизнь, Мальфрид? – спросил он, глядя на княгиню. – Он-то не оставил бы мне жизни, повернись дело иначе.

– Он родич моего сына. Мой сын просит за него. Он выкупит его жизнь. Ты должен выкупить жизнь Коснятина, если она тебе нужна! – сказала княгиня, обернувшись к Вышеславу.

– Мы дадим тебе выкуп! – опомнившись, крикнул Столпосвет. Он понимал, что смерть Коснятина меньше всего поможет миру между варягами и словенами. – Проси, чего хочешь! Княже, не поскупись!

– Я дам ему полную виру, как за убитого дают, – сорок гривен, – предложил Вышеслав. Оддлейв покачал головой. – Два села дам богатых на вечное кормление! – торопливо добавил Вышеслав. Он лихорадочно перебирал в уме свои богатства, но не знал, что еще предложить за родича.

Оддлейв снова покачал головой.

– Да чего же ты хочешь? Сам проси!

– Я хочу одного, – заговорил Оддлейв. – Я оставлю жизнь этому человеку, если ты, княже, поклянешься быть другом мне и не верить наветам. Если ты поверишь, что я не замышлял измены и всегда был верен тебе. Ты оставишь мне мое место здесь и мою дружину. И ты будешь верить всем, за кого я поручусь. Если же нет, то мою порушенную честь нельзя выкупить серебром.

– Я согласен! – воскликнул Вышеслав. Ему показалось, что Оддлейв просит слишком мало.