Елизавета Дворецкая - Ветер с Варяжского моря

Выслушав приветствие Милуты, старик повернулся и ушел в дом. Милута озадаченно потер бороду, боясь, что напрасно потревожил чужое горе. Вдруг дверь открылась снова, и на крыльце показался… сам Середа. Но гости не сразу узнали его: за прошедшие недели он постарел лет на десять. На лице его прорезались глубокие морщины, русые волосы наполовину поседели, а сам он странно согнулся на правый бок. Но самым страшным были его глаза: прежде живые, внимательные и веселые, теперь они потускнели, помертвели, как остывший пепел. Изумленно вскрикнула Загляда, удивились и другие, поскольку с ее слов все считали корабельщика мертвым.

– Ты откуда, человече? – воскликнул Милута. – Или Сварог тебя назад отпустил отца проведать? Или мне сон видится?

– Не сон тебе видится, а явь истинная, – ответил Середа, спускаясь с крылечка. Он опирался на клюку, но двигался неловко и медленно. – Не срок мне, видно, был помирать – а не в свой срок никакой лиходей не зарубит. Ребра он мне мечом просадил, а убить не убил – отец с матерью выходили…

Тут он увидел Загляду и удивился не меньше, чем она при виде его.

– И девка твоя цела! Да как же… Где же ты ее взял…

Середа смотрел на девушку, как на невозможное видение, – он считал, что и ее увезли викинги.

– Боги сохранили мне дочь, она варягам не досталась, – ответил Милута.

– Ну, что стоим? – сказал Середа. – На вашем-то дворе, слышали, теперь посадник сидит. Тоже погорелец. Живите у меня покуда. Распрягайте коней, заходите кто в какой дом хочет – места у нас теперь много.

Так двор корабельщиков снова ожил. Купцы и ратники заняли не только избы, но и опустевшие амбар и хлев, даже в сенях и в баньке устроили себе лежанки с мешками в изголовьях. Задымили очаги, в больших котлах варилась похлебка. К счастью, по дороге через лес Велес послал на копья Милутиным кметям кабана, а иначе и на ужин едва ли что-нибудь удалось бы раздобыть – в Ладоге теперь трудно было найти еду. До нового урожая было еще неблизко. Оборотистые новгородские купцы уже подвозили понемногу ячмень и рожь, но уцелевшим ладожанам было нечего дать взамен. Милута привез из чудских лесов хорошие меха, но новгородцы предлагали взять их по такой цене, что Милута в негодовании обещал лучше побросать их в Волхов. Часть мехов он послал с одним из товарищей купцов в Новгород, наказав привезти оттуда съестных припасов и кое-чего для обихода, взамен пропавшего в доме, а пока приходилось обходиться дичью и рыбой.

Едва устроившись, Милута тут же отправился посмотреть на свой двор и потолковать с посадником – нельзя ли и хозяину как-нибудь там поместиться? А Загляда бегом бросилась в Княщину. Как ни убеждала она себя, что надеяться глупо и Тормода там нет, ее сердце не хотело смириться с такой печалью.

– Да куда же ты так? – покрикивал Ило. Несмотря на свое проворство, он сейчас едва успевал за девушкой и даже иногда придерживал ее за локоть. – Эйрика все равно не догонишь!

– Ах, Матушка Макошь! – бормотала Загляда. – Боги великие, сделайте так, чтобы он был там!

– Поздно просить! – говорил Ило, но Загляда его не слушала.

Одним духом пробежав через Околоградье, мимо детинца и по берегу Волхова, возле Победища Загляда замедлила шаги. Ей стало страшно. Вот сейчас она войдет в ворота, найдет первое же знакомое лицо и спросит: «А где Тормод-корабельщик?» А ей ответят: «Эва чего вспомнила? Да его ж Ерик с собой забрал».

– Ну? Иди. – Ило слегка подтолкнул ее в спину. Он понимал, как мучительно ей это ожидание, и хотел, чтобы все кончилось поскорее.

Загляда вошла в ворота.

Вышеслав стоял на крыльце, оглядывая небо. Сегодня он ждал приезда боярина Столпосвета. Ему было трудно решить, что делать с Оддлейвом ярлом, которого новгородские бояре дружно обвиняли в предательстве. Столпосвет, конечно, тесть Оддлейва и поэтому не может быть судьей, но пусть хоть подскажет, что делать.

Двор ярла был полон народу. По сравнению с обезлюдевшей Ладогой Княщина напоминала муравейник: на узких улочках, на всех дворах, на дворе ярла стояли шалаши и повозки, везде мельтешили люди, лишенные другого крова, дымили костерки. Завидев князя, многие сразу потянулись к нему с просьбами и жалобами. Вышеслав хотел вернуться в хоромы и вдруг замер. В воротах мелькнуло что-то знакомое. Стройная девушка с русой косой вбежала во двор, и Вышеслав охнул – он узнал ее. Та самая, которую он видел на новгородском дворе в тот памятный вечер и которую потом долго вспоминал. Она казалась ему сном, видением, чудом, посланным богом в награду за все эти испытания. Вышеслав шагнул с крыльца.

А девушка окинула взглядом двор и вдруг вскрикнула. Лицо ее вспыхнуло, из глаз брызнули слезы.

– Мина доттир! – крикнул мужской голос где-то во дворе. – Бьерк-Силвер!

Со ступеньки крыльца под самыми ногами Вышеслава поднялся какой-то старик и с распростертыми объятиями устремился навстречу девушке. Она бегом бросилась к нему, с криком обняла его, плакала, прижимаясь к. нему, неразборчиво восклицала что-то, кажется, даже на северном языке. Старик гладил ее по голове, приговаривал что-то, рукавом вытирал ей слезы и снова прижимал ее голову к своему плечу. Вышеслав смотрел, не зная, что все это означает. Ему хотелось скорее поговорить с ней, узнать наконец, кто хоть она такая; было неловко стоять и ждать, но он чувствовал, что сейчас эта девушка не заметит ни князя, ни цареградского василевса, ни даже птицы Сирин.

– О, премудрая Фригг, сколько шума! – воскликнула Арнора. – Послушай, Тормод, когда ты был молодой, девушки и то не кидались к тебе на шею среди ярлова двора! Обернись же, на тебя смотрит конунг!

– Какой конунг? – Тормод в недоумении обернулся. – А, да, Береза Серебра. Ведь сюда приехал хольмгардский конунг, ты знаешь?

Загляда обернулась к крыльцу. Взор ее застилали слезы радости, и она не могла толком разглядеть, что это за высокий статный парень стоит на крыльце. Но яркое пятно багряного плаща бросилось ей в глаза, как пламя. Она затихла, поняв, что это и правда князь.

Вышеслав подождал немного, но она не двигалась, а по-прежнему стояла, прижимаясь к толстому старику, одной рукой вытирая глаза. Медленно сойдя с крыльца, он шагнул к ней.

– Здравствуй, краса-душа! – весело сказал Вышеслав, думая, что она слишком оробела. – Вот мы с тобой и заново свиделись. Что же ты так убежала от меня тогда? Чего напугалась? Теперь-то хоть не беги, я тебе зла не сделаю.

– Здоров будь, княже, – негромко сказала Загляда.

Она почти забыла его лицо, забыла и саму их мимолетную встречу. Слишком много всего случилось с ней с тех пор. Теперь это открытое красивое лицо, светлые волосы с кудряшками на концах казались ей смутным воспоминанием, вроде далекого детского сна.