Иван Кратт - Остров Баранова

Баранов уже знал о доносе Анания, но никому не обмолвился ни звуком. Даже Павлу не сказал. Лишь оставшись один, ночью записал у себя в дневнике: «Спокойствие колоний будет зависеть от того влияния, кое успеет приобресть главный правитель. Особливо от его уменья и, в случае надобности, с твердостью, а паче с благоразумной осторожностью поддерживать свои требования и права...» Баранов знал и о попытке миссионера созвать индейцев в крепость без разрешения правителя. Он тоже ничего не сказал, но сегодняшним приказом открыть ворота подтверждал еще раз, что только он может здесь отдавать команду.

Оркестр был неожиданностью для большинства гостей. Мальчики разучивали марш и песню в одной из горниц большого дома, и мало кто мог догадаться о приготовлениях. Сквозь толстые стены звуки не проникали. Баранов присутствовал на всех репетициях, подходил к каждому из молодых музыкантов, прислушивался к его игре. Он во всем хотел тщательности исполнения.

Гости задвигали скамейками, поднялись с мест. Нанкок уронил трубку, два других князька шарахнулись к двери. Только когда первое изумление прошло, а мальчики продолжали играть, довольная улыбка появилась на лицах: с почетом принимал Баранов! Даже офицеры с корабля, стоявшие обособленной группой, невольно переглянулись. Мичман Рагозин перестал критиковать присутствующих.

— Америка! — сказал он, подмигивая гардемарину и доктору. — Контрданс, пожалуй, начнут!

Офицеры фрегата появились на бал почти в полном составе. После случая в церкви флотские с большим любопытством приняли приглашение правителя, тем более, что капитан-лейтенант не мог простить Баранову полученного афронта и сам не явился. Офицеры ходили по комнатам, разглядывали шкафы с книгами, картины, вежливо извинились перед Серафимой, когда та решительно загородила дверь в свою горенку, отвечали на поклоны присутствующих. Старший офицер, высокий сухощавый моряк, заменивший на балу командира корабля, как и большинство офицеров фрегата, не разделял пренебрежительного отношения к колонистам и высоко ставил предприимчивость и ум Баранова.

Зато мичман Рагозин держал себя вызывающе. Правда, за спиной остальных. Каждую минуту мичман подносил лорнет к своим темным, продолговатым глазам, разглядывая всех в упор, делал замечания, принудил Луку хлебнуть кипящего пунша. Пять тысяч крепостных душ приучили его не церемониться.

Его злило спокойное, властное поведение Баранова. Еще днем мичману захотелось «осадить» правителя, о котором ходило столько легенд, дать почувствовать свое превосходство дворянина и офицера линейного корабля. Он подошел к правителю, распоряжавшемуся на пристани, вскинул к переносице лорнет, небрежно козырнул.

— Российского флота мичман Рагозин и вахтенный командир корабля. Потрудитесь, господин купец, не мешать моим матрозам.

Баранов некоторое время молча, исподлобья смотрел на Рагозина, затем поднял голову.

— Российской державы коллежский советник и командир сих земель, — тихо и внятно произнес он. — Потрудитесь соблюдать артикул, господин мичман.

И, отвернувшись, продолжал наблюдать за разгрузкой.

Мичман никому не сказал об этой короткой стычке, зато возненавидел Баранова и искал теперь случая отомстить, унизить правителя, поиздеваться над ним, но сделать этого не мог. Баранов не замечал ни его дерзких выходок, ни насмешливого, оскорбительного тона.

Поводом к столкновению послужила Наташа. Заметив, с каким особым вниманием принял Баранов новых гостей, услышав шутки и смех, вызванные нарядом девушки, мичман радостно встрепенулся. Офицеры задержались в соседней горнице, и он чувствовал себя свободнее. Подмигнув другу-лекарю, мичман бодрым, упругим шагом пересек середину зала и, сияя пуговицами, шитьем воротника, золотом эполет направился прямо к Наташе.

— Не имею чести быть вам представленным, сударыня... — начал он, шаркая толстыми ногами и почти в упор наводя лорнет. — Мичман императорского флота Рагозин... Разрешите пригласить на контрданс. Сей танец, надеюсь, вы изучали?

Он говорил нарочито громко, на весь зал. Гости затихли. Некоторые нахмурились, некоторые с любопытством ждали, чем это кончится.

Наташа недоуменно подняла брови. Она плохо разбиралась в происходившем и молча смотрела на человека, бесцеремонно и насмешливо разглядывавшего ее через свои стекла. Потом беспокойно обернулась к Баранову.

Подзадоренный улыбками лекаря и гардемарина, своих неразлучных приятелей, Рагозин еще раз поклонился, снова обратился к Наташе, на этот раз по-французски.

Он сказал, очевидно, что-то непристойное. Лекарь и гардемарин хохотали.

Смущенная, красная, стояла Наташа перед мичманом, неловко теребя карманы своего первого платья.

В это время Баранов положил руку на плечо девушки, ласково отстранил ее. Движения правителя были размеренны, спокойны. Лишь по опущенным векам можно было догадаться о его гневе. Дальше произошло непредвиденное. Не успел Рагозин, невольно отступивший назад, снова направить свой лорнет на девушку, как лорнет вдруг вылетел у него из рук и разбился о решетку камина.

Бледный, задыхающийся, сжимая в руке мушкет, стоял перед мичманом появившийся из боковой двери Павел.

Наташа ахнула, побелела и отступила к очагу. Так поразила ее эта неожиданная встреча.

Между тем Рагозин опомнился, ухватил рукоять шпаги, но вытащить не успел. Грохнули отодвигаемые скамейки, за спиной Павла поднялись Кусков, Афонин и другие. На шум появился в зале старший офицер. Зная мичмана, он сразу сообразил, что произошло что-то скверное.

— Немедля на фрегат! — приказал он Рагозину тихо.

Затем поклонился Баранову и просил не обращать внимания на эту выходку. К нему присоединились офицеры, возмущенные поступком Рагозина, и даже гардемарин с лекарем. Но праздничного настроения не удалось вернуть.

Было очень рано, хотя Лука давно открыл ставни во всех покоях правителя. Второй день стояла ясная погода, над лесом вставало солнце, алело круглое церковное окно — гордость корабельщика. Он сам смастерил раму, обрезал стекла, прорубил дыру на восток. Такие окна видел на побережье Норвегии, куда ходил еще мальчиком, доставляя для неводов пеньку.

— Сиять будет, — уговаривал он правителя. — Душе радостно. Дозволь, Александр Андреевич...

Баранов поглядел на мастера, усмехнулся и, ничего не ответив, ушел. Но к вечеру прислал стекла, алмаз и начерченный размер окна. Ему понравилась выдумка, а еще больше — стремление к красоте. Чистое и высокое облагораживают, помогают осмысленно жить...

Сейчас он глядел на эти сияющие на солнце стекла и говорил своему собеседнику, неслышно шагая по горнице: