Иван Кратт - Остров Баранова

— Отворяет Европа нам свои пристани, зовет нас Азия, ожидает Африка, и Америка на нас полагается... Сколь много выгод отечеству и от наших дел заложено. Бостонцы и англичане — умный, упорный народ. В согласии нам жить с ними требуется. А индейцам потребно образование дать, кормить. Великая сила — продовольствие для сих мест. Россия — большая страна, сколь много народов заботы требуют...

Доктор Круль сидел возле камина. Вернее, не сидел, а непрерывно ворочался перед огнем. Доктор был все в том же куцом сюртуке, шинель и теплый камзол пропали во время пребывания на острове. Но, грея спину и руки, отставной лекарь ни на секунду не упускал разговора.

Подвижный, с курчавыми короткими волосами, выпяченной нижней губой, порывался он вставить свои замечания, путаясь и подыскивая нужные слова. Он жил в России уже несколько лет, предлагал военному департаменту различные тайные прожекты, держал у Синего моста цирульню, служил корабельным лекарем Российско-американской компании, но говорить как следует по-русски так и не научился.

— Вы совсем плохо приходится. Один... Много руки нужно, голова, сил.

Круль вздохнул и на минуту замолчал. Сюртучок его распахнулся, выглянула подвязанная веревкой передняя часть ветхого жилета. Даже исправной одежи не было у доктора.

Баранов продолжал в раздумье ходить по горнице. Задира-доктор ему нравился. Прожектер и мечтатель, он, как видно, мало думал о своем кармане. Портил все дело лишь дух бродяги. Такой долго на месте не усидит.

А Круль снова вскочил, вынул из заднего кармана старый сафьяновый портфельчик, достал оттуда сложенный вчетверо плотный синеватый лист.

прочитал он высоким речитативом и, опустив на кончик носа очки, спросил:

— Знаете вы, что это такое? Это поэзий Гавайская островы. Я там был. Пальмы, небесный лазурь, солнце... Один маленький остров ваш имень назван. Король Томеа-Меа настоящий друг...

Так же стремительно, словно опасаясь, что ему не дадут высказаться, он подбежал к карте, висевшей возле книжного шкафа, и, найдя нужное место, торжествующе ткнул пальцем.

— Гавай! Вот! Островы на главный путь с Россия. Океан... Большие богатства заслужит можно, корабли строит, люди возит... Вы правду говорил сейчас. Отечеству выгод находит нужно, славу искать...

То, что было высказано Крулем так легко и скоропалительно, давно составляло затаенную мечту правителя. О Гаваях он знал много, может быть, больше других. Но дела колоний, неотступная забота о пропитании, малолюдство, каждый раз отодвигали его планы.

Умный Томеа-Меа тоже искал встречи. Уважение к Баранову всех моряков, проходивших на своих кораблях мимо Гавай, увеличивали заинтересованность короля. Но встретиться не удавалось. В правителе русских колоний Томеа-Меа видел силу и доблесть возможного союзника.

Еще вчера был разговор у Баранова с Павлом и Кусковым. Гавайские острова и Калифорния могли дать продовольствие для всех заселений Компании от Ситхи до редута св. Михаила за полярным кругом. Зерно и картофель можно было посылать даже в Охотск.

— Управимся, поедешь, Иван Александрович, — задумчиво сказал правитель.

— Губленого губить нечего, — ответил Кусков. — Попробую.

Кусков до сих пор не мог простить себе исчезновение О'Кейля. Он обшарил почти все бухты Китайского моря, заходил по пути в Макао, но корсар будто сгинул. Один только раз, в португальской таверне, наткнулся Иван Александрович на следы пограбленной рухляди. Танцовщица Ли-Сян плясала перед матросами, и вся одежда ее состояла из серебристой шкуры секача, обернутой вокруг бедер. Кусков купил ночь танцовщицы, чтобы найти знакомую метку. Девушка потом долго плакала от оскорбления. Русский швырнул горсть пиастров на приготовленное ложе, схватил мех котика и огромный, грохочущий тяжелыми сапожищами, убежал из бамбукового жилья. Однако шхуна пирата так и осталась неуловимой.

Павел был рассеян и против обыкновения плохо слушал. Потом, сославшись на необходимость закончить крепление вант на новом судне, торопливо ушел. После неожиданной встречи с Наташей он впервые почувствовал, как дорога ему молчаливая, суровая на вид, его синеглазая спасительница.

По возвращении Баранов главным своим помощником попрежнему оставил Кускова, Лещинскому поручил лов трески и сельди и заготовку дров.

— Провиантским комиссионером будешь, — сказал он шутливо. — На тебя вся надежда!

Один Павел не получил точного назначения, но правитель брал его с собой повсюду, советовался с ним, доверял самые неожиданные дела, словно испытывая будущего своего преемника. Так по крайней мере он думал и так хотел. Уход крестника с совещания огорчил Баранова. Он ничего не сказал Павлу, сразу же отпустил Кускова и долго один ходил по залу. Потом позвал Луку и вместе с ним до конца дня копался на грядах за домом, где в наносной земле были посажены картофель и репа. Все было его заботой.

За раскрытыми окнами начинался лес. Огромные сосны, кедры и ели заслоняли своими вершинами небо. Лапы сосны упирались в оконную раму. Сквозь хвою пробивались солнечные пятна.

В классе тоже было тихо. Креолы-ученики старательно срисовывали деревянную модель корвета. Занятия пролетали незаметно. Особенно урок навигации. Мальчикам нравились новые названия, страны и люди, о которых впервые слышали, не виданные до сих пор инструменты. Впрочем, нравилось в школе все. Мореходным наукам обучал мальчиков Павел, счетоводству и российской словесности — сам правитель. И только закону божьему поучали попеременно Ананий и Гедеон. Каждый день высиживать два школьных часа архимандрит ленился и нарочно задержал монаха в крепости.

Павел стоял у окна. Мальчики продолжали рисовать корабль, погруженные в свои занятия. Тишина и прохлада окружали школу. Осенний день был светел и чист. Запах хвои, дальний стук дятла, благословенный покой напомнили вдруг хижину старого траппера, Наташу, короткую встречу в крепости и неожиданное исчезновение отца и дочери на другой день после бала. Охотники видели после этого Кулика возле редута, где он мастерил шалаш и бобровую запруду.

Павлу никак не удавалось отлучиться из крепости. Оснастка корабля, расширение верфи, мельница, школа... По возвращении Баранова Павлу еще больше прибавилось дел.

Наташа обрадовалась ему, он это ясно почувствовал. И не умела скрыть. Глаза ее стали еще более синими, теплыми, изогнулись детские брови. Но она ничего не успела ему сказать...

Чтобы отвлечься от мыслей о девушке, Павел перешел на другую сторону комнаты, стал разглядывать скалы, обступившие залив. На берегу выгружали из байдарок рыбу. Стоял август, начинался лов сельди. Множество людей было занято промыслом. Среди них виднелись рослые фигуры мирных индейцев. В крепость их не пускали, они разбили свои шалаши на опушке леса. Лещинский советовал разместить прибывших возле стен, чтобы держать их под пушками, но Баранов отверг его предложение.