Джеймс Купер - Долина Виш-Тон-Виш

— Верно, именно на нее. Ты, достопочтенный сэр, недостаточно долго живешь в Виш-Тон-Више, чтобы помнить эту леди в ее юные годы. Но мне час, когда капитан повел своих соратников в глухомань, представляется так, будто это было в начале прошлого года и я был проворен на ноги, но немного туговат на мысли и разговоры. Как раз в том походе женщина, что ныне мать моих детей, и я впервые познакомились. Я видел много хорошеньких женщин в свое время, но никогда не встречал такую приятную для взора, какой была супруга капитана до той ночи пожарища. Ты много наслышан об утрате, которую она тогда пережила, и с того времени ее красота стала походить скорее на октябрьский лист, чем на его свежесть в сезон цветения. А теперь взгляни на лицо этой скорбящей женщины и скажи, разве оно не похоже на отражение в воде, как бывает, когда смотришь из нависающих кустов? По правде, я был готов поверить, что это горюющие глаза и облик самой матери, потерявшей дорогого ей человека.

— Горе тяжко поразило эту безобидную жертву, — произнес Мик с большой, но скрываемой мягкостью. — Следует возвысить голос за нее, иначе…

— Тсс! В лесу кто-то есть. Я слышу шорох листьев.

— Голос того, кто сотворил землю, шепчет в ветрах; жизнь природы — это его дыхание!

— Здесь живые люди!.. Но, к счастью, это встреча друзей, и новой причины для стычки не будет. Отцовское сердце надежно, как острый глаз и быстрые ноги.

Дадли опустил мушкет рядом с собой, и оба, он и его спутник, стояли, с достоинством и хладнокровно ожидая появления тех, кто приближался. Подошедший отряд показался со стороны дерева, стоявшего напротив того, у которого смерть поразила Конанчета. Огромный ствол и толстые корни сосны скрывали группу у ее подножия, но вскоре фигуры Мика и лейтенанта заметили. Когда их обнаружили, тот, кто вел вновь прибывших, направился к ним.

— Если, как ты предположил, наррагансет снова увел ее, — Он слишком долго горевал по ней в лесу, — сказал Смиренный, служивший в качестве проводника тем, кто следовал за ним. — Мы здесь недалеко от его прибежища. Возле вон той скалы он назначил встречу с кровожадным Филипом, а место, где благодаря ему мне была дарована бесполезная и горестная жизнь, находится в самой гуще тех зарослей, что окаймляют ручей. Этот слуга Господа и наш отважный друг лейтенант могут подробнее рассказать нам о его действиях.

Говоривший остановился на небольшом расстоянии от двух названных лиц, но по-прежнему со стороны дерева, противоположного тому, где лежало тело. Он обращался к Контенту, который тоже остановился в ожидании Руфи, шедшей позади, опираясь на сына, в сопровождении Фейс и доктора, причем все снарядились, как люди, занятые поисками в лесу. Материнское сердце поддерживало слабую женщину в течение многих утомительных миль, но она брела все медленней, пока они так счастливо не напали на следы присутствия человека близ места, где теперь встретили двух представителей Колонии.

Несмотря на глубокую заинтересованность обеих групп в поисках, разговор начался без явных изъявлений чувств каждой из сторон. Для них поход в лес не обладал новизной, и после целого дня хождений по его лабиринтам вновь прибывшие встретили своих друзей, как люди встречаются на более протоптанных дорогах в странах, где их пути неизбежно пересекаются. Даже появление Смиренного перед путниками не породило удивления на бесстрастных лицах тех, кто наблюдал за его приближением. В самом деле, обоюдная сдержанность человека, так долго скрывавшегося, и тех, кто не раз видел его в поразительных и таинственных обстоятельствах, могла вполне оправдать мнение, что тайна его присутствия близ долины не была связана с жизнью одного лишь семейства Хиткоутов. Этот факт делается еще более вероятным, если вспомнить о честности Дадли и о профессиональных качествах двух других.

— Мы идем по следам беглеца, который, как блудный олень, снова ищет убежище в лесу, — сказал Контент. — Наша погоня велась наудачу и могла оказаться тщетной, ведь столько людей за последнее время исходило лес, если бы Провидение не направило наш путь к этому нашему другу, который предположительно мог знать вероятное расположение лагеря индейцев. Тебе известно что-нибудь насчет сахема наррагансетов, Дадли.

И где те, кого ты повел против хитрого Филипа? Что ты напал на его отряд, мы слыхали, хотя желаем знать больше, чем о твоем общем успехе. Вампаноа ускользнул от тебя?

— Злые силы, помогающие ему в его планах, использовали крайности этого дикаря. Хотел бы я, чтобы его судьба была такой, какую, боюсь, обречена испытать гораздо более достойная душа.

— О ком ты говоришь?.. Впрочем, это не важно. Мы ищем наше дитя. Та, которую ты знал и которую ты совсем недавно видел, снова покинула нас. Мы ищем ее в лагере того, кто был для нее… Дадли, тебе известно что-нибудь о сахеме наррагансетов?

Лейтенант взглянул на Руфь, как однажды до того уже пристально смотрел на горестные черты этой женщины, но ничего не сказал. Мик сложил руки на груди и, казалось, молился про себя. Однако нашелся человек, нарушивший молчание, хотя в его тихом голосе звучала угроза.

— Это было кровавое дело! — пробормотал дурачок. — Лживый могиканин поразил великого вождя в спину. Пусть он зароет отпечаток своих мокасин в землю своими ногтями, как лиса роет нору, ибо кто-то пойдет по его следу, прежде чем он спрячет свою голову. Нипсет станет воином с первым снегом!

— Это мой слабоумный брат! — воскликнула Фейс, бросаясь вперед, но отшатнулась, закрыв лицо ладонями, и в сильном изумлении опустилась на землю.

Хотя время шло своим обычным ходом, тем, кто стали очевидцами последовавшей далее сцены, показалось, будто переживания многих дней вместились в пределы нескольких минут. Мы не станем задерживаться на первых душераздирающих и волнующих моментах ужасного открытия.

Короткого получаса хватило, чтобы ознакомить каждого со всем тем, что было необходимо узнать. Поэтому мы перенесем рассказ на конец этого времени.

Тело Конанчета все еще покоилось возле дерева. Глаза были открыты, и хотя это был взгляд мертвеца, все же возле лба, сомкнутых губ и широких ноздрей осталось многое от той надменной твердости, которая поддерживала его в последнем испытании. Руки недвижно лежали по бокам, но одна ладонь была сжата в усилии, с каким она часто держала томагавк, а Другая утратила силу в тщетной попытке отыскать то место на поясе, где надлежало быть острому ножу. Эти два жеста, возможно, были непроизвольными, ибо во всех других отношениях тело изображало достоинство и покой. Рядом с ним все еще занимал свое место мнимый Нипсет, и угрожающее недовольство пробивалось сквозь обычное выражение слабоумия на его лице.