Джеймс Купер - Долина Виш-Тон-Виш

Остальные собрались вокруг матери и ее убитой горем дочери. Могло показаться, что все другие чувства в тот момент поглотило беспокойство за последнюю. Было достаточно оснований опасаться, что недавний удар внезапно расстроил что-то в том сложном механизме, который привязывает душу к телу. Такого результата, однако, следовало больше опасаться из-за общей апатии и ослабления организма, чем из-за какого-то резко выраженного и понятного симптома.

Биение сердца еще ощущалось, но с трудом, и походило на неравномерные и прерывистые обороты мельницы, которую затихающий ветер перестает вращать. На бледном лице застыло выражение муки. Оно было совершенно бесцветным, даже губы имели неестественный вид, какой приобретают восковые фигуры. Ее руки и ноги, как и черты лица, были неподвижны, и все же временами последние подавали признаки жизни, как будто подразумевавшие не только работу сознания, но и ожившие и мучительные воспоминания о том, что с ней произошло в действительности.

— Это превосходит мое искусство, — сказал доктор Эргот, выпрямившись после долгого и молчаливого прослушивания пульса. — В строении тела есть тайна, которую человеческое знание еще не раскрыло. Токи жизни подчас замирают непостижимым образом, и это, я полагаю, тот случай, что смутил бы и самого сведущего в нашем искусстве даже в наиболее древних странах земли. Мне довелось видеть многих приходящих в этот суетный мир, но мало покидающих его, и тем не менее я осмелюсь предсказать, что это человек, обреченный покинуть его пределы, прежде чем исполнится естественное число ее дней!

— Давайте обратимся ради того, что никогда не умрет, к Тому, кто предписывает ход вещей от начала времен, — призвал Мик, жестом приглашая окружающих присоединиться к молитве.

Затем священник возвысил голос под сводами леса в жарком, благочестивом и красноречивом молении. Когда этот торжественный долг был выполнен, внимание снова обратилось на страдалицу. К всеобщему удивлению обнаружили, что кровь вновь прилила к ее лицу и что ее лучистые глаза светятся выражением ясности и покоя. Она даже сделала попытку подняться, чтобы лучше разглядеть тех, кто собрался возле нее.

— Ты узнаешь нас? — трепеща спросила Руфь. — Взгляни на своих друзей, долготерпеливая и многострадальная дочь моя! Это та, что огорчалась твоими детскими горестями, что радовалась детскому счастью, что так горько оплакивала свою потерю и молится за тебя. В эту страшную минуту вспомни уроки юности. Нет, нет, Господь, который милостив к тебе, хотя он и наставил тебя на удивительный и непостижимый путь, не покинет тебя в его конце! Подумай, чему тебя учили прежде, дитя любви моей! Как бы ты ни ослабела духом, семя еще может взойти, пусть оно и было брошено туда, где обетованная слава так долго была сокрыта.

— Матушка! — произнес в ответ тихий прерывающийся голос. Это слово достигло слуха каждого и приковало всеобщее внимание, заставив затаить дыхание. Голос звучал мягко и тихо, может быть, по-детски, но безучастно и размеренно. — Матушка… Почему мы в лесу? Разве кто-то похитил нас из нашего дома, что мы ютимся под деревьями?

Руфь умоляюще подняла руку, чтобы никто не прерывал иллюзии.

— Природа оживила воспоминания ее юности, — прошептала она. — Пусть душа отходит, если такова Его святая воля, в блаженстве детской невинности!

— Зачем Марк и Марта ждут? — продолжала та. — Ведь ты знаешь, матушка, что небезопасно забираться далеко в лес. Язычники могут выйти из своих селений, и никто не знает, какой злой случай может приключиться с неосторожным человеком.

Из груди Контента вырвался стон, а мускулистая рука Дадли сжала плечо жены, пока, затаившая дыхание и вся внимание, женщина не отступила бессознательно, испытывая муку.

— Я столько раз говорила Марку, чтобы он не забывал твоих предостережений, матушка. А эти дети так любят бродить вместе! Но Марк в общем хороший, не брани его, если он забредет слишком далеко, матушка… Не брани его!

Юноша отвернулся, ибо даже в такую минуту мужская гордость молодого человека побуждала его скрыть свою слабость.

— Ты молилась сегодня, дочь моя? — спросила Руфь, стараясь собраться с силами. — Ты не должна забывать свой долг перед Его благословенным именем, пусть даже мы оказались бездомными в лесу.

— Я помолюсь сейчас, матушка, — сказала жертва этой таинственной галлюцинации, стараясь спрятать лицо в коленях

Руфи. Ее желания послушались, и в течение минуты было отчетливо слышно, как тот же слабый детский голос повторял слова молитвы, приуроченной к самому раннему периоду жизни. Как ни слабы были звуки, ни одна интонация не ускользнула от слушателей, пока ближе к концу своего рода святое успокоение, казалось, поглотило слова. Руфь приподняла тело дочери и увидела на ее лице выражение мирно спящего ребенка. Жизнь играла на нем, как мерцающий свет задерживается на гаснущем факеле. Ее взгляд голубки был обращен на лицо Руфи, а улыбка понимания и любви смягчила страдания матери. Широко открытые и кроткие глаза переходили от лица к лицу, оживляясь каждый раз радостью узнавания. На Уиттале они остановились в смятении и сомнении, а когда встретили неподвижный, хмурый и все еще повелительный взгляд мертвого вождя, застыли навсегда. Была минута, когда страх, сомнение, привычки дикарей и прежние воспоминания боролись друг с другом. Руки Нарра-матты дрожали, и она судорожно ухватилась за одежду Руфи.

— Матушка! Матушка! — прошептала взволнованная жертва столь многих противоречивых переживаний. — Я помолюсь еще… Злой дух преследует меня.

Руфь почувствовала, с какой силой дочь ухватилась за нее, и услышала несколько слов молитвы, произнесенных на одном дыхании, после чего голос умолк, а руки ослабили свою хватку. Когда лицо почти бесчувственной матери отодвинулось, казалось, что мертвые пристально смотрят на каждого из остальных с таинственным и неземным пониманием. Взгляд наррагансета был спокойным, как в час торжества его гордости, высокомерным, непокорным и полным вызова, в то время как взгляд бедного создания, так долго жившего его добротой, был смущенным, робким, но не без проблеска надежды. Последовало торжественное молчание, а затем Мик опять возвысил голос в лесу, чтобы просить руку Всемогущего, управляющую небом и землей, осенить своим благоволением тех, кто остался жив.

Перемены, происшедшие на этом континенте за полтора века, просто удивительны. Города возникли там, где в те времена землю покрывали дремучие леса, и имеется веское основание полагать, что на том или близ того места, где встретил смерть Конанчет, ныне стоит цветущий город. Но несмотря на то, что в стране возобладала столь деятельная жизнь, долина — арена этой легенды — изменилась мало. Деревенька разрослась до поселка; фермы превратились в обширные хозяйства; жилища стали просторнее и несколько более удобными; количество церквей возросло до трех; укрепленные дома и все другие признаки защиты от опасности насилия давно исчезли, но это место все еще заброшено, редко посещаемо и носит заметные следы своего первоначального лесистого характера.