Кристофер Ларсен - Муссон Дервиш

Внешняя часть гавани принадлежит рыбакам. Во время тайфунов вся акватория за волноломами бывает сплошь заставлена стоящими борт к борту лодками, свободными остаются лишь канал для прохода и заросшие водорослями мели. Кехаар был направлен к самому краю мели, где встал на два своих якоря и большой фишермен, занятый в марине.

В Японии все яхтсмены, это обеспеченные, успешные люди, с обширными связями и они, как правило, все знают друг друга. Попав в их круг, вы никогда не пропадёте, они будут передавать вас от порта к порту, как посылку. В Абуратсубо я встретил молодого весёлого шкипера с Хоккайдо, который много лет вёл бизнес с Россией. Он ходил на своём кече во Владивосток и довольно хорошо говорил по русски. Он убедил меня, что плавание в Россию возможно, но для этого мне нужно было приглашение от Российской Парусной Федерации и виза. Он устроил приглашение, которое должны были выслать на адрес его друга в Хакодате, а российскую визу я мог получить в Саппоро. И опять мой следующий этап определился в тот момент, когда мне это было нужно. Чем больше я смотрел на Японию, тем больше она мне нравилась, но мне нужна была виза. Были четыре японских посольства, до которых я мог добраться: в Корее, на Гуаме, Гавайях и во Владивостоке. Корея и Гуам находились против муссонных ветров и в зоне тайфунов, Гавайи далековато, чтобы идти туда с пустым трюмом, Владивосток лежал по ветру. Я мог получить приглашение в Хакодате и поробовать сделать визу в Саппоро, во время очередного трёхдневного захода куда-нибудь на Хоккайдо.

Тайфун «Питер» прошёл далеко к западу и, когда я вышел на Хоккайдо, ветер был благоприятный.

Урага Суидо, пролив, ведущий в Токийский залив, место где плотность судоходства одна из самых больших в мире. Приближаясь к нему ночью я видел судоходную линию, растянутую вдоль всего горизонта словно цепочку светлячков. Ночь была ясная и я насчитал 50...60 судов идущих из Токио в разных направлениях. Ожидая на краю этого постоянного потока судов, я чувствовал себя как деревенский кот, собравшийся пересечь оживлённую автостраду шириной в 12 миль. Суда, суда... они кругом, всех типов и размеров, плюс множество рыболовецких, работающих между ними. Население зоны Токио-Йокогама превышает население всей Австралии. А здесь не только Токио и Йокогама — Йокосука, Кавасаки, Тиба, Итиара, Кисарадзу — это всё большие города и порты единой застроенной зоны вокруг Токийского залива.

В два часа дня случилось затишье. Все суда исчезли, горизонт почернел, тумана не было.

Кот бросился перебегать дорогу, но спустя пол часа собаки вернулись, на этот раз суда шли на север, в залив — красные, зелёные, белые огни вокруг, слишком близко, чтобы не нервничать. Я непрерывно пил кофе, заливая адреналин. В таком интенсивном движении есть своё преимущество, на каждом мостике бдительно несут вахту, в то время как в открытом море капитан часто полагается на авторулевого и удачу. Один пакистанский шкипер как то признался мне, что на глубокой воде ночью даже не выставляет вахтенного и полностью вверяет судьбу воле Аллаха. Окамура Сан дал мне мощный фонарь, чтобы использовать его в качестве навигационного огня. Ещё Кехаар хорошо виден на экранах радаров и грузовые суда часто меняли курс намного раньше, чем я сам успевал повернуть.

Теченио Куосио постоянно меняет траекторию. В этом году оно поворачивало на восток сразу за южной оконечностью Хонсью. Оно несло воды в Тихий океан со скоростью три...четыре узла. Я даже не думал сопротивляться, надеясь вдали от берега избежать туманов, судоходства и рыболовецких судов, но избежать запутанных течений и изнуряющих штилей мне не удалось. Летом, над северным Пасификом устанавливаются большие антициклоны, заглушая ветер. Между двумя тайфунами обычно всегда штиль, или почти штиль.

Минуя южную оконечность Хонсью, кроме того, что запутываешься в водоворотах течения, попадаешь в безлюдные просторы зелёных холодных вод высоких широт. После пересечения сороковой широты начинаешь чувствовать пальцами холодный воздух, даже в июле, в середине лета. Однажды утром я увидел собачью голову, с любопытством наблюдающую за мной из воды. Два тюленя приплыли навестить меня и провели весь день возле неподвижной в штиль лодки. На следующий год я проходил вдоль тех же берегов в середине мая, холмы Хонсью были покрыты снегом. Температура около трёх градусов, холод, морось и туман.

Даже если пробивалось солнце, невозможно было замерить секстантом его высоту, горизонт скрывала дымка.

Дни напролёт я проводил латая тёплую одежду, которая осталась у меня со времён Тасмании: протёртые, с заплатками рабочие спецовки, купленные на распродаже армейских излишков штаны. Но я не мог найти ботинки, потом вспомнил, последнюю пару у меня украли во время остановки в Дар Эс Саламе. Жёлтый дождевик, я зажал, работая на рыбацких лодках в Новой Зеландии, ему было уже двадцать лет и он был уже каким угодно, но не водонепроницаемым. Полностью одетый я выглядел как нечто среднее между огородным пугалом и мельбурнским алкашом. Не хочу обидеть никого из них.

Перед входом в пролив Цугару я на два дня попал в штилевую зону, при этом через пролив идёт сильное восточное течение. Когда бриз наконец вернулся, я был уже слишком далеко на востоке, чтобы идти в Хакодате, поэтому пошёл на север, к побережью Хоккайдо. Летом плотный туман покрывает большую часть восточной Японии, простираясь далеко в океан.

Беззвучный, ползущий масса туман вовсе не производит мрачное впечатление, в этих водах я чувствовал спокойствие. Я всегда думал, что туман и облачность вызывают меланхолию, а солнце, это синоним радости. Но это не всегда так. Вызывающим самую большую меланхолию местом были острова Киримбас в Мозамбике, где солнца в избытке. Полная противоположность им, холод, морось и туманы северной Японии. Не смотря на монотонность пейзажа, есть какая то безмятежная красота в спокойном сером рассвете над водами Хоккайдо. Всё неподвижно, ничто не движется, в тишине слышно, как в тумане прерывисто дышат и бьют по воде хвостами кашалоты. Это целебное одиночество.

Люди часто спрашивают, страдаю ли я от одиночества. Ответ простой — нет. Здесь, в океане, никогда. В большом городе всё по другому — ты никогда не один, но одиночество может быть болезненным. Единственно когда я чувствовал себя действительно одиноким, это во время моего брака. В море никогда. После недели или десяти дней в море моё мироощущение полностью меняется, я становлюсь другим человеком. Перестаю быть целеустремлённым путешественником, идущим по морю из точки А в точку В. Я начинаю просто жить в море, цель — прибытие в пункт В становится совершенно не важной. Моя маленькая 33 футовая стальная коробочка превращается в самодостаточный мир, целью путешествия становится само путешествие. Я живу своей внутренней жизнью и, чем дольше длится переход, тем больше я доволен. Больше всего меняется чувство времени. У меня может уйти два-три часа на приготовление завтрака, при этом я сосредоточен, учитываю все мелочи, я делаю это и наслаждаюсь. Поджариваю и толку кофейные зёрна, пеку хлеб, пробуя новые рецепты, которые открыл во время своих странствий.