Андрей Данилов - HOMO Navicus, человек флота. Часть вторая

Вот мне друзья в Евпатории намедни травку покурить предложили. Курнул. Махра лучше, да и «забирает» сильнее. Сказал – обиделись. Типа балдеж, кайф. Какой кайф? Вонь одна маслянистая, тяжелая, и никакого кайфа… Не курили парни махорку. Не знают, что такое кайф! После двух-трех суток под водой да толщиной в руку!

А на мостике – запах «дизелька», которым тоже мгновенно пропитываешься…

Ужин. Свежее закончилось давно. Жареный хлеб «ГУ», в герметичной упаковке. Хранится годами. Пропитан парами спирта, и в нем никогда не заводятся тараканы, чтоб там северяне- турки вам не рассказывали. Там целлофан толстый, как в ДУКовском мешке. Не прогрызть слабыми тараканьими зубами. Вот крыса может. Но дохтур их потравил с нами вместе. Мы выжили.

Картошка «ГУ» хуже. Как дерево, твердая в вареном виде и отдающая елкой – в жареном.

Ну компоты, соки, соленья, сосиски…

И не было у нас, дизелистов, светлее мечты, чем теплый гальюн. На одного… И чтоб час сидеть! С книжкой или газетой, свежей, недельной давности, не больше! Как «Авача» привезла! А романтики говорили: мечта подводника – это когда жена встречает его с подолом в зубах, вилкой с огурчиком в одной руке, а рюмкой водки в другой… Понятно. Галлюцинации, неадекватность поведения, завышенная сексуальная самооценка…

Провожая офицеров и мичманов на сход, я всегда настоятельно советовал им помыться, прежде чем…

Ну, блин, уважаю женщин! И понимаю где-то! В силу мужественности. И заботился всегда. И забочусь…

В Петропавловске-Камчатском есть интересное место. Если ехать из центра, то слева от Красной Горки. Только-только автобус на подъем лезть начинает, ну, знаете, когда водитель скорость со скрежетом переключает на пониженную. Там ложбинка, а в ней даже в июле лежит, притаившись, вечный сугроб. Летом он черен от пыли, скукожен, рыхл и смешон среди буйной зелени. Гора прикрывает его своей тенью и бережет от солнца. А он ждет терпеливо в этаком анабиозе: «Смейтесь-смейтесь, жалкие! Потом я посмеюсь».

Думаю, это отец зимы…

И отцветут за две недели высоченные травы и цветы, и бросят семена на ветер и в землю, и начнут вянуть. И вылезут из земли грибы-гиганты в ожидании ножа и корзины, и будут срезаны. И начнутся ветра, задувая спички над последним в этом году шашлычным костерком. И небо станет свинцовым. И начнут расти волны. И женщины с детьми вернутся с материка. И дизелюхи начнут бегать на «яшку» (место якорной стоянки), а атомоходы и надводные корабли заведут дополнительные швартовы…

И шевельнется тот сугроб, оживая, и замельтешат в октябре снежинки, радостно кружась в хулиганских посвистах ветра, весело срывающего фуражки с голов офицеров. Как они забавно бегают за катящимися на ребре головными уборами!

Мичманам легче, у них на фуражках ремешок. Отпустил, закрепил под подбородком – и пофиг. А у офицеров короткий витой шнур, попробуй опусти, закрепи. Многие фуражки гибнут под колесами машин или в море – смотря где сдуло.

И все воины с нетерпением ждут приказа о переходе на зимнюю форму одежды… А это: шапка зимняя, желательно на пару размеров больше, кальсоны и футболка с начесом голубенькой расцветки, шинель длинная, ботинки на микропоре, носки шерстяные, перчатки или, для тех, кто с блатом, – рукавицы. Черная кожа сверху, белая овчина внутри. Как вариант подходят и тонкие кальсоны, заправленные в те же высокие шерстяные носки темно-синего цвета. Для сугреву груди универсальный в любую погоду тельник, с начесом или рыбацкий. Шарфик желательно теплый, вязанный женой или любовницей (ну кто из них вязать умеет), кому как повезет, потому что уставной живо обеспечит вам ангину.

А сугроб начнет расти, и управлять ветрами. Они мечутся со свистом и воем, шалят, втыкая выходящих из автобусов женщин головой в снег и задирая шубы и юбки…

А чтоб служба медом не казалась, он, сугроб, еще и на начальников воздействует. А что делает начальник, когда ему не спится? Правильно… В ночной тиши противно и пакостно зазвенит телефон. Три часа утра. Тревога! Вскочил, включил чайник, побрился, глотнул бутерброд, кофе запил. Чмокнул жену в теплое плечо, шепнул: «Спи-спи…» Отвел протянувшиеся к тебе и обхватившие за шею руки… Служба! Тревожный чемодан на службе, бежать налегке – легче… За окном бело, метет, посвистывает. Дверь подъезда не открывается. Бегом на площадку между первым и вторым этажом. Там стремянка в пять ступеней и окно, забитое фанерой. Подставляешь стремянку, открываешь окно и прыгаешь на козырек подъезда. Окно закрыть. Ого, намело как! На три четверти двери. Обернуть полы шинели вокруг бедер и придержать их, а то останутся распластанными на снегу, как крылья подбитой из рогатки вороны. Ну с богом! Мягкое приземление и погружение в снег. Всего-то по грудь, мягкий еще…

И пошел, чуть наклонившись вперед. Вот кто объяснит мне, почему ветер всегда имеет направление «вмордувинд»? А никто не знает. Но он дует только так. И практически никогда иначе.

До штаба с политотделом – четыре километра. И идешь, бороздя собой снежную непаханую равнину, один во Вселенной под посвисты ветра, вихри снежные и вспоминая Джека Лондона. Вот ты какое, белое безмолвие! Дороги начинают чистить со стороны Елизово. К нам доберутся во второй половине дня. Если доберутся.

В гору идти труднее. Но желтые размытые огоньки в окнах вселяют силы и уверенность.

Отряхнулся, поприветствовал дежурного матросика, отметился о прибытии. Прошел в кабинет. Там уже горячий «козлик» (обогреватель, черный такой, в дырочках весь, как тапочки подводника)… Мокрое – сушиться, в сухое из шкафа переодеться. Прибыл Леха, сослуживец и старший товарищ. Ему дальше идти было.

Пора на построение. Кто-то из техотдела еще не прибыл и будет бит приказом или в приказе. Мне поручено выпустить тревожный «боевой листок». Выпускаю. Тихо радуясь за механического офицера, что мы служим в ВМФ. У викингов или скифов, а может, спартанцев, не помню, был хороший стимул по тревоге приходить пораньше. Последнего прибывшего никто не ругал – его просто приносили в жертву Богу войны. Об этом и пишу…

«Спасибо… Учитывая, что сегодня суббота, ПХД, можете в 13.00 убыть к семьям».

Ага, счас вот. Пусть сначала дороги расчистят. Мы лучше поработаем. За окном – темень и редкие фонари в туманно-желтом тусклом ореоле. Можно ехать домой. Уже не стыдно. А то кто ж засветло со службы возвращается? Только «забившие» на нее. А мы полны сил, энергии, перспектив и интуитивного чувства карьерного роста… Только немного жаль жену. Опять одна весь день дома просидела. Ох, сбежит…