Андрей Данилов - HOMO Navicus, человек флота. Часть вторая

А вот обидели меня. Сказали, что мой комбриг спился. Контр-адмирал. И вроде я руку приложил.

Не так все. Человек, получивший звание в морях, в Тихом, Индийском океанах, Адене, Сокотре, сгнил заживо в спящей Риге. И звание свое человек честно выходил в морях, а не шаркая по паркету: ни тебе тайфунов, ни штормов, ни цунами, одни проверки и море, как болото. Спокойное и мелкое.

Не спился он. Загрустил. От тоски балтийской и умер. Он был жизнелюбом и ценителем. И далеко нормальным, обычным человеком. Дальше умолчу.

Но один случай вспомню, оцените сами. Вряд ли такое могло на Балтике произойти.

К., наш комбриг, получил адмирала. Месяца через три на совещании он назвал командиров лодок мудаками. А что: пять торпед потеряли, два якоря, семь челюстей сломанных и т. д. Обиделись командиры. Собрались, шилом скинулись на трое суток и запили. На все официальные мероприятия ходили старпомы. Гуляли у моего командира в каюте, на бербазе.

Вызывает меня комбриг. Донесли, понятно, какой этаж, какая лодка авторитетная, кто зам…

Стук в дверь, оповеститель. С круглыми глазами и трясущийся:

– Вас к комбригу.

По коридору – визг «тальянки» и песни командиров…

Я иду в штаб.

Очень огорченный комбриг спрашивает:

– Викторыч, сильно ли пьют?

– Кто, товарищ адмирал?

– Не п… зди, сам знаешь, кто!

– Понятия не имею….

– Где ваш командир?

– Болен…

– Зам, ты ж командира по его болезни замещал?

– Я, товарищ адмирал. Ошибка тогда вышла.

– А я тебя с тех пор и помню.

А было. Заложил я командира на совещании. Сказал, что корчится в кресле в море. Язва мучит, в госпиталь надо. Комбриг отправил кэпа лечиться. Командир в отместку меня за себя назначил. Три жутких недели врио командира ПЛ…

– Скажи им, что в 17.00 жду. Иди…

И налил что-то в стакан. Ей богу, я сам слышал, как забулькало. Валидол, видать…

Комбриг мог вызвать Колю М., зама лодки, который помнил комбрига старпомом, а кэпов – жалкими помощниками. И он бы их так построил – мама, не горюй! А если б кто и сопротивлялся, то в рог мог получить. Коля не делал исключений по должностям, он даже замначпо однажды побил. А что такое бывший помощник!

Но Коля пил тогда сильно, посему вызвали меня. По характеристике Коли, которую он сообщал командованию из строевых, когда новый зам прибывал: не мудак или, напротив, Мудак. А Коля был настолько стар и опытен, что в оценках не ошибался. Ему было 39 лет! Заму лодочному! Он был годком комбригу… Но капитаном третьего ранга из Дзержинки. Я был «не мудак»… А смейтесь, не смейтесь. Коля пришел к моему командиру и сказал: «Саша, поломаешь пацана – со мной дело иметь будешь».

Командир поверещал, успокоился, пообещал. Коля сказал ему что-то. А потом благословил меня: «Служи. И уважай командира. Если что, ко мне приходи…» Я не приходил, но Колю угощал спиртом. Каюсь. Хотя ему наши угощенья как слону дробина были.

Коля, я тебя помню! И благодарен!

Комбриг был единственным, кто пожал мне руку, когда на БС я заболел гепатитом. Меня с лодки на своем катере лично он снимал и не ссал инфекции. И руку пожал.

Начпо не встречал. Здоровье берег?

И что, мог я его, комбрига, подвести?

Задымленная каюта, громкий базар. Вхожу без стука.

– Товарищи командиры, объявление. Сегодня в 17.00 комбриг приглашает вас в свой кабинет. Сообщаю, что мы, замы, будем пить ровно сутки, в три раза по времени меньше вас. И завтра.

Ну, маты, крики…

– Иваныч, твой зам оборзел!

А Иваныч сказал:

– Викторыч, под столом ящик вина. Это вам, замам. Шила почти нет. Только две бутылки.

– Нам хватит, Александр Иваныч.

Командиры ушли к комбригу. И КОМБРИГ ПЕРЕД НИМИ ИЗВИНИЛСЯ! Контр-адмирал перед третьими и вторыми рангами. А командиры.

Мы пили «сухое» ровно два часа. После этого политотдел взял верх над нами. Не силой, а просто ветер задул, на «яшку» надо было…

Зря вы, балтийцы, моего комбрига споили. И не знать вам никогда тихоокеанского ветра, свежести и запаха не моря-океана!

– Ну не везло Николаю. Кем он только ни был после увольнения в запас: и таксистом, и вышибалой, и директором фиктивной фирмы, этаким зиц-председателем Фунтом, который всегда сидит за других, и директором настоящей фирмы. И дела шли хорошо. Да вот, учредители… Горшки побили, имущество, нажитое чужим трудом, делить начали… А фирма уже передовой была. Не тем местом Фортуна к нему повернуться норовила.

И вдруг попал он в общественную организацию. Имущество есть, организации областные. Статус опять же. Воспрял духом Коля, работать начал.

Работал как мог и как учили. Плоды созрели быстро: то письмо из Австралии придет, то из Германии, то из Америки, а адресуется вице-президенту, Колюне значит.

А надо сказать, Колиным шефом был тоже в прошлом офицер. Всю жизнь в столице прослужил, семейным положением прикрываясь. Квартира, машина… Потом в этой организации осел. Интриги плел мастерски. Приторговывал общественным имуществом. А как без этого семье-то жить надо? Тем более, внуки пошли. Завод продал, зданий несколько. Уже за семьдесят, а все сидит, председательствует. А Колю не любит: активен тот слишком, ретив, землю копытом роет. Еще и увещевает: «Не продавай, Владимир Евстихеевич! Мы ж с заводика через пару лет в три раза больше снимем. Развиваться будем, Европу подключим, обещаю».