Виктор Белько - Морская служба как форма мужской жизни

– Старпом, дай воды! – то требовал, то просил мичман, уже забывший про субординацию и служебные приличия. Он то – плакал навзрыд, то капризно орал на всех! Где-то он уже прощался с этим миром, и ему было совершенно наплевать на все эти междолжностные условности.

– Нельзя тебе, Леня! – мягко, но решительно отвечал Цаплин, и промокал его губы влажным тампоном. Тот жадно облизывал губы, а затем начинал цветисто, с картинками, материться. А старпом тем временем смачивал салфетку специальным раствором и бережно накрывал ему сочащийся разрез. Тяжело было мужику, да и старпому было не легче – можете представить себе картинку и густой запах, в котором приходилось все время находиться непривычному к этому человеку! Ёклмн! – добавил Бардин эмоций в свой обстоятельный рассказ, опять вспоминая те события.

– Выкроив спокойную минутку, командир обычно входил в амбулаторию, присаживался на кожаное сиденье табурета-разножки.

– Как дела, мужики? – спрашивал он. Доктор вполголоса докладывал ему по состоянию больного. Командир согласно кивал, и спрашивал мичмана: – Как, держишься?

– Держусь кое-как! Товарищ командир! А последнее желание можно сказать?

– Тьфу на тебя, Леня! Скоро уже долетим, как на ласточке! Заштопают тебя в главном госпитале в лучшем виде – вон, сам комфлота персонально каждый сеанс твоим здоровьем интересуется. Еще будешь бегать, как новенький!

– Ага! Только я, когда до госпиталя доберемся, кроме твоего апендикса, попрошу-ка язык и еще кое-чего тебе укоротить! – проворчал старпом вполголоса.

– Нет, товарищ командир! – настырно вмешивался мичман – Дайте мне стакан воды, пистолет и два патрона! Выпью воды, ни в кого стрелять не буду – только в старпома и в себя! Больше ни в кого, точно говорю!

– А старпома-то за что? – изумился командир.

– Да воды не дает, гад, издевается! – обиженно сказал больной, покрывшись испариной.

Короче, потребовались новые санитары – чтобы как-то разрядить обстановку – старпом, при всей его силе и выносливости – тоже не был железным человеком…

Перепробовав всех записных внештатных санитаров, с которыми доктор, согласно расписанию, эпизодически проводил теоретические занятия, и, признав их полную профнепригодность в качестве санитаров в операционной он лично изгнал с их позором. В процессе борьбы выяснилось, что забыли про пришлых приписанных курсантов.

– А что? – сказал старпом, почесав рано седеющие волосы на затылке. – Парни – здоровые! Опять же – вахты не несут, урона для боеготовности не будет, да и приобщаться к реалиям жизни пора! Хрен его знает, что может в нашей службе и когда пригодиться! – резонно заметил Алексей Цаплин.

Сказано – сделано! Офицер взялся за телефон внутрикорабельной связи и, через несколько минут, курсанты уже построились перед амбулаторией, спиной к толстой трубе ракетной шахты.

Критически оглядев нас, доктор сказал: – Дело, мужики, предстоит совсем простое: ну, во-первых, не давать больному пить, как бы он не орал, как бы не умолял. Никакой ложной жалости! Если выпьет – ему сразу – лохматый белый песец! Белый-белый! А когда я скажу – так берете тампончик, в воду окунаете, отжимаете слегка и губы, легонечко так, мичману смазываете.

Во-вторых, салфетку надо периодически менять на разрезе. Ну, это я вам наглядно покажу – как да что – ничего сложного! Подумаешь! И все дела! Тем более, сменять друг друга будете, да и идти осталось уже до базы меньше суток, плюс-минус несколько часов. Справитесь. А? – доктор с надеждой заглядывал нам в глаза.

«И в самом деле?» – подумали два здоровенных балбеса – я и Ромеев, – «почему бы и нет?».

– Разрешите, товарищ капитан? – встрял наш Эйнштейн: – А в чем была трудность, что другие не подошли?

– Понимаешь ли, курсант, э-э-э – не все люди адекватно воспринимают вид раны, крови… разное случается. Ну, и… Что здесь главное? Делом заняться, а там и пойдет! Мало ли с чем в жизни столкнетесь, а вдруг практика пригодится? А, вообще, вот вы, можете идти, отсюда – как самый умный. А мне вот этих молодцов хватит! – сказал усталый капитан, внимательно вглядевшись в Олега и втайне что-то заподозрив.

Облачив нас в разовые новенькие бледно-салатовые халаты, доктор отдраил кремальеру амбулатории и впустил «санитаров» в ярко освещенное помещение. После сумерек коридора мы зажмурились, а потом стали приглядываться. Мрачно лязгнула задраиваемая за нами стальная дверь. Я внутренне поежился, и именно с этого момента и начал бояться. Чего? А бес его знает! Но внутренне затрясло. Ох, не надо было нас заранее инструктировать!

Мичман, забывшись, ослаб. Он дремал, лежа на столе, а, у подвесного шкафчика с инструментами, прикорнул старпом, разглядывающий нас сквозь прищур глаз, не поднимая усталой головы.

– Значит, так! – бодро проговорил доктор, завязывая хирургическую маску: – все просто – как апельсин! Берем тампоны вот из этой скляночки, макаем вон ту скляночку с водой. Чуть отжимаем – и, пожалуйста – легко смачиваем больному губы.

«Так, это куда еще не шло!» – подумал я с облегчением. Но доктор осторожно снял подсыхавшую салфетку с разреза, и я увидел зеленоватые – так мне показалось – кишки. Целый мешок! Амбулатория наполнилась тяжелым, плотным запахом мяса и крови – как в мясных рядах на базаре, только – куда как насыщеннее. Мне показалось, что этот запах стал тяжело клубиться вокруг софитов под подволоком, обволакивая всё. И вдруг, яркие софиты, кипящие в свете, а там и сам подволок медленно стронулись с места и стали раскручиваться вокруг меня, быстрее и быстрее, сами по себе, а за ними увязалась и моя голова… Всё! Свет в глазах погас! Откуда-то извне до меня донесся гневный рык старпома: «Ромеев, унесите эту бабу отсюда в отсек!»

– Приятного аппетита! – встрял в рассказ Паша Петрюк, уж очень не любивший таких деталей даже в рассказах, не говоря уж о «натуре».

«Баба – это я!» – обречено только и успел подумать. Тьма сразу и окончательно заполнила мое сознание! – продолжал улыбнувшийся Бардин: – Что было дальше – не помню, даже как встретился с твердой сталью палубы… Очнулся я тогда уже в отсеке. Ориентировка во времени – утрачена была начисто! Пришел в себя я оттого, кстати, что наш командир группы, в разовой рубахе, пахнущей хорошим одеколоном, тыкал мне в нос ватой, очень щедро смоченной нашатырем. Острый запах шарахнул меня в нос так, что аж затылок загудел! Зато сознание полностью включилось, а мрак в глазах рассеялся. Я огляделся – рядом лежал Ромеев, и тоже начал подавать признаки жизни. На душе стало легче – значит, не я один! Сверху же на нас трусливо поглядывал Эйнштейн.

– Ничего, отрицательный опыт – тоже опыт! – утешал он.

– Ты бы помолчал! – огрызнулись мы с Геной Ромеевым хором. А то ка-а-к сейчас подымется…