Виктор Белько - Морская служба как форма мужской жизни

Когда ее свежевыкрашенный корпус осторожно установили на бетонный постамент, торжественно открыли весь мемориал, то по военным праздникам к ней приезжали бывшие моряки-подводники того славного экипажа. Вспоминали друзей, войну, украдкой смахивая слезы, поминали погибших и уже умерших – от возраста и болезней. Это было главное дело всей их жизни, и сохранение памяти о своих друзьях и тех дня постепенно становилось смыслом этой жизни!

В ее отсеках стоял знакомый запах масла и топлива, пахло разогретым металлом, резиной, эмалью. Тонкими голосами пели свою песню корабельные приборы.

Появились и у нее товарищи, ровесники: над заливом нависал со своего постамента атакующий, словно горный орел, торпедоносец, взлетал на редане на бетон постамента торпедный катер знаменитого героя-катерника. Иногда они даже могли беседовать, не слышно и незаметно для людей, по-стариковски о том, о сём.

Время шло, вновь неумолимо отмеривая месяцы, годы, десятилетия. Их, подводников экипажа, таких родных, понятных и близких, в живых становилось с каждым годом все меньше. И наступил такой год, когда к старой лодке не пришел никто из своих. Как ни старалась «Катюша» разглядеть из иллюминаторов своего «лимузина», хоть кого-то из былой команды, никого не было. Даже рулевого юнги, который пришел к ним в самом конце войны с древних Соловков из специальной школы, и все боялся, что не успеет врагам отомстить за своего погибшего отца.

Нет, конечно, приходило много людей – и молодых, и не очень, – дети, матросы в новых форменках и бушлатах, остро пахнувших новым сукном, заслуженных ветеранов с рядами планок на старых мундирах или пиджаках. Но тех, кого ждала она, не было…

В заливе вновь весело бежали высокие волны, украшенные снежно-белыми «барашками». Свинцовые, тяжелые, высокие водяные горбы разбивались о причалы, выплескивались на осушку, выкатывались на полосу прибоя, откатывались, оставляя клочья пены, которой играл ими, как радостный мальчишка мыльными пузырями на теплом пляже.

Временами, за порывами ветра, на причалы, на хмурые стальные корабли прилетали большие клочья тумана, порой – целые облака. Они частью осаживались на надстройках, цеплялись на мачтах и антеннах кораблей. А частью, не найдя достойного пристанища, уносились в дремлющий, зябко ёжившейся на холодном сыром ветру северный город. Куда же еще деваться душам кораблей, вырвавшихся их своих стальных склепов в глубинах моря?

Мудрый маленький деревянный торпедный катер долго молчал. А потом сказал «Катюше» и торпедоносцу: «А вы заметили – наших-то на праздниках – всё меньше и меньше? Догоняют ребят военные пули и осколки! Не выдерживают изношенные раньше времени сердца наших бойцов! Тем больше теперь на нас ложится ответственность – мы будем скоро последними участниками тех уже далеких грозных событий! И мы теперь сами будем бороться со Временем за память павших и живых героев, уходящих от нас в Вечность!»

Чтобы те, кто придет на новые корабли, если придется, были достойны их памяти, и если – в случае чего – придется схлестнуться в врагом, с огнем и сталью – они бы знали, как поступить мужчине и воину, чтобы знали, что такое честь, и почем она!

И вспомнились «Катюше» те самые слова комиссара бригады, сказанные когда-то давным-давно: «Мы бы погибли, если бы не погибали!»

Светлая полярная ночь. Даже тени сейчас благородно-светлые, легко прячутся под клочья тумана, гонимого ветром с моря. Старая «Катюша» вглядывалась в ватные сгустки морских капель. Если подумать, эти клочья были не такими уж и бесформенными. Иногда они явно походили на человеческие фигуры. Может быть, это к ней прилетают души погибших в подводников, покидающих в непогоду свои стальные братские склепы?

Лодка знала, что она здесь – словно крепость на страже памяти погибших моряков, всех моряков, погибших в море. Ее-то экипаж вернулся домой живым, но а сколько подводников осталось там, в глубинах? Сколько покоятся в остовах подлодок, покрытых толстым слоем ила, водорослей, изъеденных коррозией? Эти стальные, покореженные взрывчаткой, останки некогда красивых и сильных кораблей, давно стали пристанищем придонных рыб, крабов и прочей живности океана. И она успокаивала своих бестелесных гостей, как могла. А что еще она теперь умела?

Поскрипывали швы, вдруг щелкала обшивка, что-то постукивало, у бортов вроде «морзянкой»…

А то рассказали при ней как-то: – Шла хорошая современная лодка, протискиваясь среди холодных масс воды, почти бесшумно разрезая воду.

И даже форма корпуса у нее была совсем другая, чем у «Катюши», винты другие. Говорят, что лодки теперь истинно подводные – месяцами находятся под водой – и ничего, и энергии, и воды – всего хватает!. А Катюшино поколение назвали «ныряющими лодками». Потому, что как не вертись, а аккумуляторы требовали частой зарядки, всплытия и быстрого «ныряния» в случае опасности. В надводном положении станешь легкой добычей врага, скрытность – главное оружие подводной лодки, тогда и сейчас!

В Центральном посту несли вахту офицеры и матросы, вглядываясь в панели приборов. Глубина – штука серьезная!

Любой подводник еще с начала прошлого века слышал загадочные стуки по корпусу, будто кто сигналил. Говорят, это объясняется просто и естественно: стальные конструкции под давлением сжимаются, потрескивают, вот и получаются, мол, такие звуки. Но уж больно на какой-то код похоже… Неприятно как-то. Хотя со временем люди привыкают и уже не обращают внимания.

Есть легенда, что павшие воины иной раз постукивали в борта проходящих на глубине субмарин, будто ждали ответа от живых собратьев. Подводники слышали осторожные стуки, кряхтение напряженных шпангоутов, потрескивание стальных швов. Ходили слухи, что это какие-то злые духи, и такие стуки сулят беду и гибель! Теперь вновь появились эти звуки. Об этом докладывали из отсеков в Центральный. Мало ли чего? Но другие думают, что это просто предупреждения: будь внимателен, будь бдителен!

Бывало, командир в таких случаях спокойно говорил своим офицерам: «Осмотреться в отсеках!» Штурман еще раз определял свое место, не вкралась ли ошибка: под водой нет ни звезд, никаких других верных ориентиров. Механик взбадривал своих вахтенных, пытливо оглядывал шкалы приборов. Бывало, что-то находили и устраняли, а бывало – вдруг удавалось стряхнуть с себя усталость, и вероятная ошибка так и оставалось просто вероятной… В прошлом ничего такого плохого не происходило. В тот день не происходило…

Это же наши павшие, старшие братья! Они нам гадости делать не будут, они нас хранят! И оказалось, удачно разошлись, почти впритирочку, с чужой подводной лодкой, тоже шныряющей здесь, на глубине.