Ганс Якоб Гёбелер - Стальной корабль, железный экипаж. Воспоминания матроса немецкой подводной лодки U-505. 1941–1945

Все оставалось тихо вплоть до 15:14, когда неожиданно заревела сирена, вызывая наверх расчет зенитной установки. Прозвучавший сразу за ней визгливый сигнал тревоги потребовал немедленного погружения. Мы все в недоумении смотрели друг на друга, поскольку сигналы были противоречивыми: как мы могли работать с палубным орудием и в то же время погружаться под воду?

Буквально долей секунды позже, пока мы пытались разобраться с ситуацией, мы все услышали и безошибочно узнали рев авиационных двигателей, потрясших весь корпус лодки. Я непроизвольно втянул голову в плечи, спасаясь от этого звука, инстинктивно почувствовав, как низко должен идти этот самолет, если рев его двигателей перекрыл стук наших дизелей. Неожиданно оглушающий взрыв, в тысячу раз более громкий, чем гром во время грозы, сбил нас всех с ног. Впечатление было такое, словно гигантский кулак вбил нашу лодку в воду.

Через долю секунды еще три взрыва разорвали воздух – причем много громче, чем первый. Стальной корпус нашей лодки загудел, как церковный колокол, от ударов. На этот раз взрывная волна подбросила нашу лодку вверх, заставив взлететь в воздух тех, кто еще остался стоять на ногах после первого взрыва.

Один из вахтенных, несших вахту на мостике, унтер-офицер, был сброшен силой первого взрыва через верхний люк вниз, в боевую рубку. Вторая серия взрывов перекатила его тело через люк в центральный пост, куда он упал и уперся головой в стальную палубу прямо передо мной.

Внутри лодки творился настоящий ад. Освещение вырубилось, отсеки лодки заполнил густой едкий дым. Когда же включилось аварийное освещение, глазам нашим предстала сцена из Дантова «Ада», сопровождающаяся стонами раненых и горящими газами. Крики из кормовых отсеков лодки сообщили нам, что там в корпусе имеется большая пробоина. Толстая струя морской воды вливалась в лодку, заполняя трюмный отсек под дизелями и затопляя машинное отделение. Кто-то доложил, что глубиномер показывает, что поступающая вода тянет лодку вниз. Перевод: мы тонем!

Я не в состоянии достоверно описать, что происходило в тот момент в лодке. Не могу я описать и собственное эмоциональное состояние. Никогда еще в своей жизни я не испытывал столь непреодолимое желание выбраться из лодки – карабкаться, цепляясь, если надо, зубами за скобы трапа, ведущего в боевую рубку, к солнцу и свежему воздуху поверхности океана. Что-то, однако, удержало меня, и я смог подавить звериное желание бежать от опасности. Возможно, это сработала моя подготовка или профессиональная гордость. А возможно, это был просто мальчишеский страх предстать перед коллегами трусом. Как бы то ни было, я каким-то образом смог подавить желание бежать. Несмотря на наше отчаянное положение, стальная решимость выполнять свой долг и бороться за спасение своей лодки быстро и безмолвно передалась от каждого члена экипажа к другому. Ни один из нас не покинул свой пост.

Но не все, однако, были столь готовы остаться на борту лодки. Капитан-лейтенант Чех пробежал через центральный пост управления и вскарабкался по трапу на мостик. То, что он увидел оттуда, похоже, так ужаснуло его, что пару секунд спустя он выкрикнул сверху вниз, в центральный пост, приказ покинуть корабль. Но мы все неподвижно замерли на своих постах, не имея возможности или желания исполнить такой приказ.

Но когда команда покинуть судно дошла до следующего отсека, старший механик группы дизелистов, унтер-офицер Отто Фрикке, как бешеный бык, промчался через центральный отсек. С гневом и презрением в голосе он крикнул наверх Чеху:

– Что ж, вы можете делать что хотите, но техническая команда остается на борту и будет держать лодку на плаву!

С хмурой брезгливостью на лице Фрикке развернулся и пробежал через отсек обратно в машинный отсек, чтобы начать там борьбу за живучесть. Выражение лица Чеха постепенно менялось от страха до смущения, а потом перешло в неловкость.

– Ну хорошо, в таком случае делайте все, что возможно, – пробурчал он, когда Фрикке уже давно покинул центральный пост.

Через несколько минут механики закрыли отверстие в корпусе лодки толстыми листами резины, укрепив их против давления воды длинными деревянными полосами. По счастью, главный осушительный насос еще работал, так что, несмотря на многочисленные течи вдоль левого главного дизеля, морская вода постепенно перестала затапливать моторный отсек. Переключив подачу воздуха для правого дизеля на внутреннее пространство лодки, Фрикке смог отсосать удушающий воздух. Мы все были благодарны небесам за нашего умного старшего механика и его бравых подручных из машинной команды.

Когда непосредственная опасность была устранена, мы смогли выбраться наверх и осмотреться. Обозревая то, что нам представилось, мы едва могли верить своим глазам. Теперь мы поняли, почему Чех отдал приказ покинуть корабль: наша подводная лодка была разорвана едва ли не напополам внезапной воздушной атакой! Деревянный настил верхней палубы выглядел так, словно по нему проехал бульдозер. В центре повреждения огромная дыра в легком корпусе, занимавшая едва ли не всю кормовую часть лодки, открывала вид на смятое и исковерканное оборудование под ней. Наша 37-мм зенитная установка силой взрыва была совершенно сброшена за борт, ее крепежные болты были срезаны начисто, словно бритвой. Добрая половина стальных листов боевой рубки была сорвана или болталась в воздухе, стукаясь друг о друга, когда невысокие волны покачивали лодку. Одна глубинная бомба (или просто бомба, в этом мы не были уверены) взорвалась на находящихся под давлением цилиндрах, в которых хранились запасные торпеды, полностью разрушив одну из торпед, за исключением ее боевой части. Если бы боевая часть этой торпеды тоже сдетонировала, никто из нас уж точно не выжил бы.

Несмотря на изрядные повреждения боевой рубки, лейтенант Штольценберг и еще двое матросов, которые несли вахту вместе с ним, остались живы. Сейчас они лежали без сознания на мостике в лужах морской воды и собственной крови. Штольценберг получил значительные ранения осколками в голову и спину и истекал кровью.

Загадка того, почему мы не попали под другую воздушную атаку, была ясней ясного: метрах в тридцати по нашему правому борту недалеко от носа лодки плавали искореженные обломки большого вражеского самолета. Изуродованное тело одного из членов экипажа безжизненно распласталось на обломке одного из крыльев. Через несколько минут крыло затонуло, увлекая за собой и тело летчика. Самолет разрушился от взрыва собственной глубинной бомбы! Но у нас не было времени раздумывать о смерти вражеского летчика или о нашей удаче; все наши люди были заняты тем, чтобы лодка могла держаться на плаву.