Ганс Якоб Гёбелер - Стальной корабль, железный экипаж. Воспоминания матроса немецкой подводной лодки U-505. 1941–1945

Вскоре после полуночи мы получили радиограмму из штаба подводного флота, направлявшую нас в квадрат моря ЕН6555 для встречи с двумя другими подводными лодками. В ответ Чех передал детальный список понесенного нами урона. Было поразительно услышать полный перечень понесенных нами повреждений.

Еще через несколько часов мы получили официальный приказ прекратить наш боевой поход и после встречи с лодками возвращаться на базу. Мы, экипаж лодки, были неимоверно рады, узнав эту новость. Приказ этот наверняка, думалось нам, положит конец безрассудным попыткам Чеха попытаться потопить еще одно вражеское судно. Единое наше мнение было следующим: доставить U-505 обратно в Лорьян, получить ее полностью отремонтированной и снова уйти в поход на врага.

Когда занялся день 17-го числа, мы получили приказ выбросить за борт вторую поврежденную торпеду. Двигаясь подобно зомби, мы стали подниматься по скоб-трапу на верхнюю палубу, где нам снова предстояла борьба с одним из «угрей», который надо было вытащить из его вместилища. Боевая часть этой торпеды была повреждена гораздо сильнее, дополняя опасность работы с ней.

– Поосторожнее, ребята, эта зверюга опаснее большой акулы! – крикнул старший нашей команды, перекрывая шум разбивающихся о корпус лодки волн.

Потребовалось приложить до последней унции все наши физические и моральные силы, но с течением времени нам все же удалось столкнуть эту торпеду с кормы нашей лодки.

Этой ночью мы заползли в наши койки, думая, что в первый раз за трое суток свободные от вахты смогут поспать. Несколько часов мы засыпали там, куда удалось добраться, в позах мертвецов. Затем кто-то стал кричать нам прямо в уши, чтобы мы вставали. Я помню, что последовал за идущим передо мной матросом, в большей степени сонный, чем проснувшийся. Оказалось, Нептун приветствовал нас громадной волной, которая перехлестнула через вершину нашей боевой рубки. Полностью проснувшись, мы привязались к релингам 34 34 Релинг – ограждение на борту кораблей. и снова принялись устранять причиненные нам повреждения. Краешком глаз мы замечали, что Чех появляется на мостике каждые минут двадцать, нервно обводя взглядом горизонт. Большая часть экипажа предположила, что он опасается воздушных атак, заботясь о нашем благополучном возвращении. Но мы, те, кто обычно нес боевое дежурство в центральном посту, подозревали горькую правду: он пытался увидеть цель, по-прежнему отчаянно желая потопить еще одно вражеское судно перед возвращением в Лорьян.

Мы трудились на верхней палубе, пока для нас не наступило время приступать к нашим обычным обязанностям в центральном посту управления. Спустившись по трапу к нашим боевым постам, мы стали свидетелями еще одного примера садистского чувства юмора нашего старшего помощника командира. На этот раз в главной роли выступал Тило Боде, гонявший молодого матроса по главному проходу лодки.

– Я научу тебя двигаться быстрее! – кричал он, когда перепуганный парень пытался протащить за собой тяжеленный мешок.

Несколько ранее заместитель командира приказал старшему торпедисту положить в этот мешок около трех сотен фунтов (около 136 кг) тяжелых металлических частей, а затем приказал молодому парню перенести все это в центральный контрольный пункт. Когда парень даже не смог поднять этот мешок, Боде принялся кричать ему в ухо и гонять по центральному проходу лодки.

Чех и пара его подхалимов думали, что это будет чрезвычайно забавно, но никто из нас, матросов, даже не улыбнулся. Не поймите меня неправильно, мы все всегда считали, что существует время и место для подначки над новыми членами коллектива. Более того, невинные смешные розыгрыши всегда были частью традиционного ритуала принятия нового человека в качестве члена элитной группы. Такое всегда существовало в любых армиях мира на протяжении всей военной истории. Однако никакого смысла не было в том, что пытался проделать этот офицер. Помимо всего прочего, этот мешок мог заблокировать проход в случае какого-либо происшествия. Мы все ощутили, что наша подводная лодка становится похожей на плавучий сумасшедший дом.

Работы и издевательства в лодке продолжались все то время, пока наш единственный исправный двигатель медленно влек нас в Лорьян. Не знаю, сколько скрытых психических резервов потребовалось нам, чтобы день за днем переносить эти издевательства, не поднимая бунта, но мы сделали это. Еще долго после того, как все срочные ремонтные работы были закончены, Чех продолжал доводить нас до состояния коллапса, совершенно не думая о нашем здоровье. Было очень похоже на то, что он старался изжить свои собственные разочарования, заставляя нас страдать.

Чеха, похоже, точно так же не заботило и состояние раненых. Я не могу вспомнить случая, чтобы он проявил хоть какой-то интерес к их состоянию. Раненый вахтенный матрос получил несколько ужасно выглядевших ран в голову, которые обильно кровоточили несколько часов после воздушной атаки. Затем он впал в глубокую кому, но, выйдя из нее несколькими днями позже, почувствовал себя гораздо лучше. Мы посчитали, что он перенес сильное сотрясение мозга и несколько серьезных ран черепа, но ничего опасного для жизни. Тем не менее он должен был оставаться в койке еще надолго.

Двое других раненых пребывали в гораздо более серьезном положении. У обоих металлические осколки пробили черепные кости, мы также подозревали, что у них сломаны ребра. Положение лейтенанта Штольценберга нас особенно тревожило. Он кашлял кровью, а когда мы погружались под воду, дышал с большим трудом. Наш доморощенный медик предполагал, что у него пробиты легкие, но, не имея в своем распоряжении нужного медицинского оборудования, не мог поставить точный диагноз или справиться с внутренними кровотечениями. Во время коротких промежутков времени, когда он приходил в сознание, лейтенант галлюцинировал и часто впадал в жестокие судороги.

Мы все задумывались над иронией судьбы – почему именно Штольценберг, единственный из всех офицеров, получил такие ранения. Ведь это именно он предупредил Чеха, что после отхода из Лорьяна надо сбросить прощальные цветы, и сказал про удвоение вахты в день воздушной атаки Силлкока. По лодке начали распространяться суеверные сплетни, что Чех проклят, а праведные невинные, как Штольценберг, обречены заплатить за грехи командира.

Я также испытывал огромную жалость к третьему раненому, унтер-офицеру. Он, будучи ранен, упал с рубки через ее открытый люк и распластался без сознания у моих ног в центральном отсеке. Он находился в очень плохом состоянии: оглох и имел резаные раны по всему телу.

Он был уже довольно стар для экипажа подводной лодки, где-то под тридцать или за тридцать лет. Этот унтер-офицер располагал вполне комфортабельным рабочим местом в штабе флотилии, но его ненасытное желание стать обладателем золотого знака подводника 35 35 Нагрудный знак подводника ( нем. U-Boot-Kriegsabzeichen) – немецкая военная награда, которая впервые вручалась кайзером Вильгельмом II 1 февраля 1918 г. 13 октября 1939 г. этот знак вновь был введен главнокомандующим ВМС Третьего рейха Эрихом Редером. В Первой мировой войне знаком были награждены все, кто участвовал в трех боевых походах на борту подводной лодки. Во Второй мировой войне было достаточно участия в двух боевых походах. привело его служить добровольцем на борт фронтовой подводной лодки. Как назло, Чех уже сделал осуществление его мечты невозможным. За пару недель до атаки Силлкока Чех пробирался через фронтальный люк с верхней палубы в боевую рубку. В люке он столкнулся с унтер-офицером, которого сбил с ног. Парень инстинктивно ухватился за то единственное, что было ему доступно: рубашку командира. Чех в ярости оттолкнул его с такой силой, что бедный парень упал на штурманский стол, разбив при этом незащищенную электрическую лампу.