Михаил Божаткин - Взрыв в бухте Тихой

Отсюда открывался широкий простор. Внизу, сразу под ногами, уступами сбегая с гор, жались к бухте белые дома города; около причалов и в стороне от них виднелись овальные силуэты кораблей, и какими они маленькими казались сверху. Далеко, в самом углу бухты, Шорохов различил приземистые здания эллингов своей части.

А впереди раскинулось бескрайнее море. Оно казалось застывшим и в то же время постоянно менялось: то ярко блестело глубокой синевой, то бледнело до светло-голубого оттенка, то становилось матовым, как старинное серебро; временами легкий ветерок нагонял темные пятна ряби, затем они исчезали и море постепенно зеленело, словно подсвечиваемое из глубины.

Сверху казалось, что море выгнутое, как чаша; края его полого поднимаются к горизонту и там незаметно сливаются с более светлым, словно бледным отражением моря, небом, образуя сияющий шар. Вот на самом краю чаши показалась черная точка; она постепенно увеличивалась, и уже стало видно, что это корабль.

— Хорошо! — неожиданно для себя воскликнул Шорохов и взглянул на соседку.

Оля сидела, опустив руки на колени, и тоже смотрела на море, на далекую точку приближающегося корабля, и спокойная радостная улыбка чуть-чуть трогала ее губы. Вот она взглянула на Виктора, и в голубовато-зеленых глазах ее, казалось, отразилось и море, и небо, и солнечные блики.

От этого взгляда у Виктора сладко заныло сердце, он осторожно обнял ее за плечи и, волнуясь, тихонько заговорил:

— Вот так бы сидеть здесь всегда… «Вместе с тобой», — хотел добавить он, но почему-то не решился. — Смотреть на это море, небо, на далекую черту горизонта. И хочется сейчас лететь, — и снова он хотел сказать «вместе с тобой», и снова не решился, — туда, на край моря и неба, к просторам новых дальних горизонтов, в неведомое…

Оля неожиданно зябко передернула плечами, глаза ее потемнели.

— Что с тобой? — встревоженно спросил Виктор.

— Ничего, — голос у Оли был какой-то глухой, незнакомый. — Знаешь… Я страшусь этого слова — неведомое. Когда я его слышу, мне всегда становится не по себе…

— Ну что ж тут такого?! Неведомое — это для нас. А там, дальше, — такое же море, и идут по нему корабли, а на них такие же, как мы с тобой, люди. А еще дальше — новые страны, новые моря…

— Это я знаю… Но, понимаешь, само слово — неведомое… Это что-то такое, что не поддается определению, его нельзя понять…

Виктор что-то хотел сказать, но только смущенно пожал плечами.

— Может быть, только у меня такое… У нас… У меня пропал брат… Без вести…

— Когда?

— Как это страшно — без вести!.. Я понимаю — война. Погибло много людей. И на фронте, и в тылу, и в фашистском плену… Но от них что-то осталось — могилы, записи в архивах. А тут — без вести… Человек жил, кого-то любил, о чем-то мечтал и вдруг исчез, растворился в небытии, в неведомом… Я знаю, пропал не один Федор, таких много. Но от этого не легче…

— Ты пробовала его разыскивать?

— Да… Сообщили, что служил в отряде морской пехоты, во время боев пропал без вести.

— А…

— Однажды, — продолжала Оля, — я прочитала в газете, что есть человек, который после контузии ничего о себе не помнит. Его так и звали «Неизвестный». Я сразу же поехала туда, думала, а может быть, это брат… Нет, не он… Но все равно у Неизвестного найдутся родители, не родители, так родственники или друзья. А о брате…

— Где, в каких боях участвовал отряд, в котором он служил? — перебил Олю Шорохов.

— В этих местах… Я понимаю, это глупо, но я и на практику специально сюда попросилась: а может, что-нибудь удастся узнать… Я тогда и в музее так внимательно рассматривала экспонаты, думала, а вдруг о нем что-то есть… Но ничего… Ничего…

— Может быть, я сумею тебе помочь, — сказал Виктор и подумал:

«Надо обо всем рассказать Рыбакову, попросить у него совета».

Шли дни. Виктору все больше и больше нравилась работа в учебном кабинете, и, что бы ему сейчас ни поручали, он делал с большим увлечением.

Да и кабинет за это время преобразился. В нем появились новые учебные мины и торпеды, приборы, макеты, схемы. Многие из этих схем Шорохов начертил сам. Теперь в кабинете можно пройти полный курс минно-торпедного дела.

Нужно видеть, с каким вниманием молодые матросы слушали лекции об устройстве, назначении этого грозного оружия. Несколько раз занятия проводил лейтенант Шорохов, и он внутренне гордился тем, что успешно передавал свои знания. Но все-таки где-то в глубине души жила надежда, что когда-нибудь он будет участвовать в «настоящем» деле, когда-нибудь он совершит подвиг. Правда, в мирное время такие возможности не часто случаются, но все-таки…

«Хоть бы в море сходить… Вон Рыбаков почти все время в походах — испытывается новая аппаратура, проводятся учебные стрельбы. Да и сейчас он в море», — думал Шорохов, но в это время дверь открылась и в кабинет вошел Рыбаков.

«Уже возвратились катера…»

Капитан третьего ранга ответил на приветствия и, окинув взглядом кабинет, направился к Бондаруку. Шорохов заметил, что Рыбаков словно помолодел, а на посмуглевшем от загара лице как будто сохранился отблеск моря.

Бондарук и капитан третьего ранга о чем-то негромко говорили; до Шорохова долетали только обрывки фраз:

— Вы уверены, что может получиться? — спрашивал Рыбаков.

— Теоретически все правильно, но вот кое-какие технические трудности встречаются…

— Может быть, вызвать консультанта?

— Пока нет необходимости…

— Нужное дело… Продолжайте!..

— Как у вас дела? — поинтересовался Рыбаков, подходя к Шорохову.

— Идут помаленьку, — уклончиво ответил Виктор.

Рыбаков с минуту внимательно разглядывал чертеж, а затем одобрительно сказал:

— Я бы сказал, что не помаленьку, а хорошо идут дела. С учебным оборудованием хорошо ознакомились?

— Ознакомился…

— Как этот прибор работает?

— Вчера вечером проверял, показания хорошие. Сегодня утром проходили занятия, отклонений также не было.

— На катерах он пошаливает…

— Здесь он тоже немного пошаливал. Шланг питания нужно хорошо проверить, соединения, контакты…

— А этот?

— Работает отлично.

— Да, конструкция у него удачная. Ну, а с такими штуками встречаться приходилось? — и Рыбаков сдернул брезентовый чехол с трофейной магнитно-акустической мины.

— Только здесь да в училище.

— Серьезная штука! Тут такое накручено — не знаешь, за что приняться… Н-да… Так вот, товарищ лейтенант, через полтора часа на учебные торпедные стрельбы пойдет другая группа катеров. Согласны пойти в море?

— Конечно!

— Тогда — десять минут на сборы и — на катер ноль тридцать шестой. И проверьте там прицельный прибор…