Вэл Хауэлз - Курс — одиночество

И яхта продолжала идти бейдевинд при норд-весте. Около шести баллов по шкале Бофорта — чувствительно для фолькбота, лавирующего под полным гротом. Брызги летят, подветренный релинг почти всё время под водой, только подветренная койка годится для отдыха. На ней я и лежал, уповая на то, что погода изменится к лучшему.

За ночь ветер стих, барометр начал подниматься, и волнение поумерилось, осталась только зыбь, которая плавно качала яхту. Утреннее определение вместе с меридиональной высотой дало координаты — 47° 30 северной широты и 6° 53 западной долготы; пройденное расстояние по лагу составляло 140 миль. Был вторник, 14 июня.

Во второй половине дня ветер совсем пропал, к пяти часам установился полный штиль. И если раньше мачта наклонялась под ветер, то теперь, подчиняясь корпусу, который служил ей опорой, она принялась выписывать лихие кривые.

Сильная качка малого судна в полный штиль — это может удивить сухопутного краба, в представлении которого безветрие непременно связано с образом «нарисованного корабля в нарисованном море». Расстаньтесь ещё с одной иллюзией. Возможно, где-нибудь этот образ и годится, но только не в Атлантическом океане. Даже в самый мёртвый штиль поверхность океана изборождена волнами. Иногда это длинная тяжёлая зыбь, возможный предвестник надвигающегося шторма, иногда — еле заметное колыхание, но и этого достаточно, чтобы судно с малым балластом сильно качалось вокруг своего метацентра. Из-за качки обмякшие паруса били по более тугому такелажу, изнашиваясь за полчаса больше, чем за полдня хода с наполненным «пузом». А так как у меня был всего один грот, я подумал, что его стоит поберечь. Ветра не предвиделось, и я убрал грот и передний парус.

Вечер вторника, 14 июня, выдался чудесный, тёплый и солнечный. Я находился в девяноста милях к юго-западу от Ашента, несколько в стороне от пароходных маршрутов, в трёх днях пути от Плимута. Главная радиостанция вышла из строя, однако у меня ещё оставался пеленгатор, работающий на сухих батареях. И вот уже Би-Би-Си изо всех сил старается развеять моё уныние. Моё уныние? В самом деле, что это я такой мрачный? Возможно, весёлые трели приёмника звучали не совсем уместно среди пустынного океана; во всяком случае, они совсем не отвечали моему настроению. Постой, ведь я с самой пятницы ещё ни разу не улыбался. Это я-то, бравый моряк, которому всякое плавание, что бы оно ни сулило, должно быть в радость.

До какой степени можно себя жалеть?

Я послушно изобразил улыбку. Пора заняться своим моральным состоянием.

Я спустился вниз, разжёг примус, достал двухгаллонную канистру с пресной водой, налил в кастрюлю три пинты и поставил на огонь, потом закупорил и хорошенько проверил канистру, прежде чем возвращать её на место в трюм. Всего на борту было тридцать галлонов воды в пятнадцати полиэтиленовых канистрах. Расчётная продолжительность рейса — сорок дней, пятидесятипроцентный аварийный запас даёт ещё двадцать дней, итого — шестьдесят. Полгаллона в день — пить, готовить, умываться и проливать. Не богато, но сойдёт, если на борту будет соблюдаться дисциплина. Как кок и завхоз, я отвечаю за это. Пока что я потреблял намного меньше нормы. Могу я позволить себе помыться? Не вредно бы. Когда идёшь на малом судне бейдевинд и ветер хотя бы самую малость сильнее умеренного, рано или поздно непременно промокнешь. Не обязательно весь сразу — за головой шея, за кистью локоть, за икрами колени, глядишь, уже и спина мокрая, пора надевать что-нибудь посуше. Я придумал способ: надеваешь на голое тело толстое грубошерстное бельё, затем рубашку из тонкой шерсти, хлопчатобумажную куртку и джинсы. В таком облачении солёные брызги вам почти не страшны. Благодаря плотному белью тепло вашего тела успевает справиться с влагой, проникающей через более тонкую верхнюю одежду. Конечно, это не стопроцентная защита. Если вы настолько глупы, что торчите на палубе, дожидаясь, когда поддаст хорошая волна, она захлестнёт вас до пупа, и пеняйте на себя. Надо было робу надевать, парень. Но вода в кастрюле уже достаточно тёплая для омовения (кипятить её — только зря горючее тратить!), я раздеваюсь и приступаю к туалету.

Немножко воды на дно ведра. Да, не забудьте взять правильное ведро. Теперь намыливайтесь. Это не так-то просто, если у вас полная голова волос и окладистая борода, слипшиеся от соли. Может оказаться, что воды в ведре не хватило, чтобы как следует намылить ваши просоленные кудри. Выплёскивайте солёные помои и начинайте сначала, взяв ещё немного пресной воды. Есть пена? Отлично, выливайте из ведра то, что осталось (если что-нибудь осталось), потом засуньте в него голову и слейте на неё тёплую чистую воду из кастрюли. Голова всё ещё мыльная? Извлеките её из ведра. Верните его содержимое в кастрюлю. Суйте голову обратно, сливайте ещё раз. И так, пока не останетесь довольны результатом. Тому, кто привык окунаться до подбородка в обжигающую ванну, а потом долго стоять под освежающим душем, «баня» яхтсмена может показаться проявлением чистоплюйства. На самом деле это первейший способ поднять дух. Лишь тот, кто испытал блаженное чувство очищения от всякой скверны, может по достоинству его оценить. Вы умылись только до плеч? Вот беда. Протрите остальное влажным полотенцем и запишите, что к следующему разу надо приберечь побольше воды.

Чувствуя себя гораздо бодрее и намного свежее, я надел сухую чистую одежду. Как раз начало темнеть, и мы с моим фолькботом очутились будто в самом сердце гладкого океана, в точке, равноотстоящей от всех пунктов. Радио действовало на нервы, поэтому я выключил его, после чего открыл банку пива и сделал бутерброды с датским сыром. Тёплый воздух позволял сидеть в кокпите, да и качка явно поумерилась. По-прежнему не было ветра, но я знал, что он будет. Не менее желателен какой-нибудь корабль. Всё равно какой, даже старая посудина годится, лишь бы согласились передать радиограмму моей жене и родным. Впервые у меня появился досуг, чтобы серьёзно подумать о доме. Я и прежде не раз вспоминал жену и детей; теперь время позволяло поразмыслить над тем, что они значат для меня и что я — для них.

— Какого чёрта-дьявола я тут делаю?

Опять этот проклятый вопрос. Позволяет ли мой морской стаж сформулировать честный ответ? Пожалуй, нет. Глядя на восток над гаснущим морем, я понимал, что причиняю тревогу своим родным. Ещё одна банка пива, и моя совесть угомонилась. Я продолжал думать о доме, но теперь уже с предельно эгоистичной точки зрения моряка-одиночки. С чувством лёгкой жалости к себе я стоял в кокпите и высматривал суда. Ясная, тихая ночь, и ни одного огня в поле зрения. Самое время забраться в мешок. Я зарядил, зажёг и вывесил своё «пароходное пугало», потом спустился вниз, влез в спальный мешок и быстро погрузился в покаянный, если так можно выразиться, сон.