Вэл Хауэлз - Курс — одиночество

Фолькбот «Эйра», Майк на румпеле.

Ну что ж, совсем неплохо. Я был тепло одет, в плотном кителе, который надёжно защищал от ветра, и натянутой на уши войлочной шляпе — как-никак холодновато. В этой обстановке обязанности рулевого были не очень обременительны. Я сидел на банке кокпита и лишь иногда вмешивался, пресекая стремление яхты отклоняться на юг. Так прошло около часа. А затем начало рассветать, и робкий проблеск зари привлёк мой взгляд к восточному горизонту, где первая серебристая подсветка утратила свою прелесть, как только редкие облачка зарозовели снизу, смущённые честью, которую им оказало солнце. А там и море включило полный свет, и можно было игнорировать очередной восход. Но игнорировать после того, как он, в который раз, очаровал меня своей красотой.

При свете дня я смог убедиться, что грот сильно трётся о правые краспицы. Я с самого начала знал об этом, но откладывал уборку паруса, дожидаясь рассвета, чтобы сподручнее было работать. И вот уже грот спущен и закреплён, оставлен только вынесенный на рейке стаксель. С таким вооружением яхта шла не хуже прежнего, но теперь парусина помогала сохранять устойчивость на курсе, и Железный Майк мог заступать на вахту. А я отправился вниз сообразить что-нибудь на завтрак, гадая при этом, как идут дела у Блонди, Фрэнсиса и Дэвида. Особенно у Дэвида. Это был день для лентяев. Как раз перед утренним визированием небо заволокли тучи, и, так как оно оставалось пасмурным, мне не пришлось определяться в полдень. В итоге я оказался без дела. Решил что-нибудь почитать. Моему другу Джеку (тому самому, который был коком во время перехода до Плимута) было поручено обеспечить судно хлебом и литературой. Когда он, насвистывая, отправился в город, я — как оказалось, неосмотрительно — заключил, что он вернётся, скажем, с четырьмя дюжинами книг и полдюжиной булок. Я забыл, что Джек — бакалейщик по призванию. Проверяя три непромокаемых мешка, заброшенных им на борт за несколько минут перед тем, как мы отошли от стенки в Плимуте, я убедился, что неправильно о нём судил. Хлеба было вдоволь — тридцать плесневелых батонов, зато книг всего шесть. Странное чувство пропорции. На сорок, предположительно, дней в море — только шесть книг? Но теперь-то ничего не поделаешь.

Что ж, посмотрим. Номер один — «Землепроходцы»; представляю себе, как Джек подумал: «Всё-таки разнообразие». Следующая — «Морская рыбная ловля». («Будет рад свежей рыбке».) Рука опять ныряет в мешок. «Океанические птицы». («Будет знать, кто летает кругом».) Дальше — «Приготовление пищи на малых судах»; издание 1909 года… «Как стать фермером»… И наконец, Тэрбер и Уайт — «А нужен ли секс?». Никаких комментариев.

И это библиотечка для одиночного мореплавателя, способного поглощать по одной книжке в день! Впрочем, Тэрбер, наверно, поможет мне удовлетворительно решить, во всяком случае, часть моих проблем. Я принялся за одного из моих любимых авторов, и вскоре Джек был прощён.

Через несколько часов, наполовину одолев Тэрбера и Уайта, я вдруг сообразил, что лучше поберечь мои ресурсы. С кривой усмешкой отложил книгу и принялся разрабатывать меню обеда.

От «Приготовления пищи на малых судах» было мало толку.

«В плавании весьма желательно располагать сохраняющим тепло ящиком с сеном внутри».

Книга горячо рекомендовала тушёную зайчатину, а также приспособление, имеющееся в любой « хорошей угольной лавке » и незаменимое для разогревания « достаточного количества вкусных мясных пирожков, которыми предусмотрительный владелец не преминёт запастись у своего повара, прежде чем выходить в море ».

Бережно отложив в сторону сей очаровательный анахронизм, я разжёг свой шарнирный примус с твёрдым намерением показать викторианцам, что мы тоже не лыком шиты. Среди моих запасов, под грудой бобов и супов, лежало несколько банок копченой семги — непременная принадлежность каждого банкета. Кроме того — обезвоженные концентраты министерства сельского хозяйства и рыбного промысла. Я остановился на мясе с овощами, добавив консервированную морковь и бобы. На закуску — галеты с сыром. Может быть, немного коньячку? Когда шли приготовления, я приобрёл бутылочку «Тио Пепе» для возбуждения аппетита; он выдержанный, очень приятный. Получился славный обед. Лежа, словно тюлень, в спальном мешке и впервые за целую неделю испытывая приятную сытость, я с благодарностью думал о Дэвиде, стараниями которого удалось добыть обезвоженные концентраты. Вообще задолго до начала гонок, ещё зимой, начался очень полезный и по-своему интересный обмен идеями. Блонди пригласил меня поближе познакомиться с «Шутником» — может быть, я вынесу что-то для себя. Я готов был унести всю яхту. Во всяком случае, мне очень пригодились соображения и советы, которыми он щедро делился, ничего не утаивая. Мы обсудили маршрут, потом провиант; в частности, зашла речь о том, чтобы выращивать зелень на лотках («Не переношу консервированных овощей»). Блонди даже рассказал, какие музыкальные записи думает захватить с собой. Что до Дэвида, то я смог ему помочь наладить автоматическое рулевое управление. Попросил Блонди проверить их Дэвиду, который положил эти чертежи в основу своей конструкции. А у Дэвида была возможность достать обезвоженные концентраты, и он позаботился обо мне. Кроме того, он взял на себя нелёгкий труд снабдить всех участников гонок отличными аптечками. Но самое главное — моральный пример, которым явилось для такого неряхи, как я, зрелище моряка-одиночки, успешно творящего порядок из хаоса. Француз Жан Лакомб тоже явно был рад потолковать с товарищем по несчастью в таверне и любезно предложил мне воспользоваться его нью-йоркской квартирой — «если ты придёшь туда раньше меня, мон ами [5] Друг мой (фр. Mon ami). ». К сожалению, я мог ответить ему только предложением принести ещё стаканчик крепкого. Словом, готовясь к гонкам, все мы всячески старались друг другу помочь. Фрэнсис? Когда я его навестил, он подробно расспросил меня, как идут мои дела и дела остальных, однако не был склонен обсуждать свои собственные. В качестве прощального подарка я получил от него карту центральной части Лондона.

Когда вокруг судёнышка сгустился мрак, оно стремительно летело вперёд, подгоняемое свежим до сильного ост-зюйд-остом. Ветер принёс с собой свинцовую облачность и моросящий дождь. Пошла волна с раковины, и небольшие гребни, обрушиваясь у самого транца, заставляли яхту поворачивать к югу. Но тут же флюгер рулевого автомата, ощутив возросшую нагрузку, поворачивал лопасть, руль приводился к ветру, и яхта возвращалась на прежний курс. Эта погода была словно создана для рулевых автоматов. Какой разумный человек захочет сидеть в кокпите под выматывающим душу градом солёных брызг, которые рано или поздно просочатся по обмотанной полотенцем шее и побегут извилистыми леденящими струйками вниз вдоль позвоночника, образуя лужицу под вашей кормой?