Галина Трашина - Я шестая

Для абсолютной отрешённости выстроила стратегию существования, на принципе невмешательства: она не интересуется окружением, оно – ею. И то, словно приняло условие игры. В камеру никто не заходил, еду просовывали в нижнее окно двери. Роза часто оставляла пайку нетронутой, благодаря чему хвостатое соседство жирело. Взирая на обнаглевших крыс, в глубине себя, радовалась их присутствию. Мохнатые существа скрадывали жуть одиночества. Она разговаривала с ними, принимая за благодарных слушателей. Наблюдая за зверьками, воспитала в себе кротость, считая, что живут они взаперти, и ничего…

Проходили дни, недели, сколько их протопало через жизнь – не тревожило. Только когда рука случайно касалась волос, улыбка сожаления коробила сурово стиснутые губы.

Забытый скрип двери прогнал дремоту. Роза поспешно поднялась. Поток воздуха холодком пробежался по икрам. Отблеск света резанул по глазам.

– Встать!!! – оглушил оклик.

Привыкать к свету не пришлось: плотная стена незнакомых лиц заполнила дверной проём. Догадка, что явилось начальство, подтвердилось, так как на пороге возник господин холёной внешности. Его глаза сузились, взгляд устремился вглубь камеры. «Этот – главный!» – сообразила узница.

– Ну-с … значит-с, Роза-с… – протянул он.

Розе показалось, что слова эхом отлетали от стен и ударялись о её голову.

– Роза-с…аромата-с полный процент-с, – цедил тот сквозь зубы.

Ей хотелось заткнуть пузатому гостю рот. Он словно считал её мысли и поднёс к носу нежно-белый платок. Господин рванул бы из камеры, да долг обязывал раз в год терпеть подобные мучения. Служащие жалели страдальца, видя, как тот потеет, подавляя брезгливость.

Пауза затягивалась…

Напряжение нарастало, подталкивая осуждённую проявить себя. Она следила за каждым движением представительного господина. Глаза выедала серая дымка волнения. Непреодолимая сила толкала к безумству. «Тихо, тихо», – уговаривала себя Роза, и чем больше – тем сильнее распирало нетерпение.

Смотрительница, знакомая коротышка, предчувствуя опасность, незаметно для остальных, пригрозила дубинкой. Это и послужило пусковой кнопкой. Со словами:

– Дяденька!!! Дяденька!!! – в мгновение ока Роза очутилась у ног начальства, изо всех сил вцепилась в брюки, называя почему-то мужчину дяденькой.

От неожиданности служащих пробил столбняк…

Первым пришёл в себя начальник тюрьмы Григорий Фёдорович. Но и он, топчась в неуверенности, то и дело поправлял кривые очки, ужасаясь собственному бездействию.

Заключённая продолжала терроризировать инспектора, требуя немедленно сообщить, кто она и почему здесь. Голос срывался на фальцет, прошивая током позвоночники служащих.

– Помогите! Помогите!! Люди вы или нет?! – звенело отчаяние, закладывая всем уши.

Самозабвенный вопль проникал в души, люди невольно впитывали боль и сильнее ощущали скованность. Только главному проверяющему было не до сострадания. В нём пульсировала неприязнь к человекообразному существу: как… оно смеет трогать его бесценные брюки!

Роза, уткнувшись в мужские колени, рыдала. Он не смел оттолкнуть: к состоянию брезгливости прибавилось опасение, что штаны вот-вот оголят зад. К своему стыду, уже чувствовал, те медленно сползают. Мысль о казусе сковывала, окружение закрывала оранжевая пелена гнева.

Проверяющего бесило, почему никто из охраны не спешит на помощь? «Дармоеды!» – кричал здравый смысл, а из пересохшего горла вырывалось лишь шипение. Лоб разгневанного инспектора заливал пот, стекая на помидорно-красные щёки. И не имелось возможности обтереться: приходилось двумя руками держать брюки, узница, продолжая рыдать, тормошила его с неистовой силой.

Наконец начальник Замка Цветов Григорий Фёдорович сообразил, что необходимо оттащить осуждённую. Он резко наклонился, потянувшись к Розе. Тут как нарочно, беднягу перекосило от резкой боли в пояснице. Не ожидая подобного вскрикнул, что заглушил крик арестантки: несчастного, на нервной почве, прострелил радикулит.

Новая напасть ввергла публику в следующий вираж растерянности. Зато Роза перестала мешать жалобы с требованиями, переключившись на проклятия, насылая их на всех сразу.

Инспектор понял, помощи не дождаться и попытался обрести свободу, энергично пошевелил бедрами. Послышался треск ткани, а заключённая, словно приклеилась. От отчаяния мужчина издал грудной звук, так как от злобы слова застряли в горле.

Хрипение инспектора, сходное с предсмертным, всколыхнуло лес человеческих рук. Они устремились к отчаявшейся женщине. Кто-то ухватил горемычную и отбросил в сторону. Роза забилась в угол, понимая, что находится уже за пределами интереса толпы.

* * *

Григорий Фёдорович изо всех сил подавлял боль, расползающуюся по всему телу. Его сознание раздвоилось: «Как опростоволосился, жуть постыдная!» – причитала одна половина мозга, другая – пытаясь загладить ситуацию, предлагала немедленно уничтожить паскудную бабёнку.

Но откуда было ему знать, что данный отрезок судьбы предрешён тем. Кто пишет сценарий для «театра» планеты Земля. И что именно в этот миг сплетается его роль трагика с судьбой ненавистной женщины.

От досады Григорий Фёдорович был готов содрать с узницы кожу и съесть на глазах у всех, лишь бы оплошность осталась незамеченной. Проделывая в воображении задуманное, выпалил следующее:

– Уважаемый, Виталий Семёнович! Она новенькая, не прижилась, но сегодня же, в Розарий воткну!

Виталий Семёнович заспешил к выходу, пыхтя горячим паром.

– Как глупо получилось, – сокрушался начальник тюрьмы, стараясь не отставать за взбешённым инспектором.

– Мы ей в Розарии умишко-то взрастим, она своё получит. Не сомневайтесь Виталий Семёнович! – выдавал бедняга обещания и хотел, выпрямить спину, но последовал очередной спазм мышц.

– Ой!… – вырвался предательский стон.

Виталий Семёнович словно ждал момента:

– Ты… у меня сейчас пополной огребёшь, Жора!!! – взревел он, нависнув медведем над невезучим начальником.

Григорий Фёдорович отпрянул от испепеляющего взгляда. Инспектор живо подтянул брюки. Однако, все заметили полоску шёлковых трусов в сине-зелёный горошек. Фёдорович прижался к Чугунной Бабе, передав по эстафете не дружелюбный взгляд. Та приготовилась писать заявление об увольнении.

– В Розарии соки выжму. Ох… высушу сучку! – грозился он, отойдя от боли. – Там… гадину, наукам жизни обучат! Ещё как отшлифуют! – вопил в запале, не подозревая, что выдаёт пророчество не только для заключённой но, и себе тоже.

Именно полученный Розой опыт в Розарии, забросит его в перипетии судьбы, которые не приснились бы в кошмарном сне.