Нина Запольская - Жареный козлёнок бокора Вальдеса

– Так же, как и раньше. Мугаффаль Абул-л-Фарах, – ответил Платон, пожав плечами.

– А это не опасно? – спросил капитан.

– Чем? – удивился Платон.

Капитан с минуту смотрел на него, потом произнёс задумчиво, соглашаясь:

– Ну, ладно.

– Только пускай матросы, как следует, постирают нашу новую одежду, – сказал сквайр и капризно поджал губы.

– Ну, разумеется, мистер Трелони, – ответил капитан, сдержанно улыбаясь. – Я сам, лично, прослежу за этим.

Ещё через день капитан сообщил, что караван почти сформировался.

– Караван идёт на Зелёный мыс, – сказал он. – Там располагается большой рабовладельческий рынок. А на озере Ретба, что находится на этом мысе, караван возьмёт груз соли… «Архистар» и «Король Эдуард» будут ждать нас в Сен-Луи неделю. За это время мы должны будем вернуться обратно, но это только в том случае, если мы сразу найдём юнгу. Если мы не сразу найдём мальчика, то мы идём вместе со всем караваном на Зелёный мыс. А там уже нас будут ждать шхуна и бригантина… Всё, как видите, просто!

– А если мы совсем не найдём мальчика? – спросил мистер Трелони.

– Такого быть не может, – отрезал капитан. – Мальчик где-то в караване. Местным чернокожим в Сен-Луи он не нужен. Рабами здесь владеют исключительно «белые мавры».

– А как мы будем его искать? – спросил доктор.

– Пока не знаю, придумаем что-нибудь, – ответил капитан и добавил: – Маллам Ламин согласился быть нашим проводником. Он вам понравится. Он видел Лондон и Париж. И вообще, он – интересная личность.

Капитан замолчал и, вздохнув, неожиданно добавил уже другим, мягким голосом:

– И вот ещё что… Платон выкупил рабов. Пять человек… И отпустил их на свободу. Мы часто так делаем, когда бываем в этих местах. Но обычно мы уплывали сразу. А сейчас вот задержались, и эти рабы, – а раба здесь называют «абид», – никуда не хотят уходить от Платона.

– А почему они не хотят уходить? – спросил сквайр.

– Ну, мистер Трелони… Это ещё одна оборотная сторона местного рабства, – пробормотал капитан и смолк.

Вместо него заговорил доктор Легг.

– А потому, что им некуда идти и негде работать на себя, – сказал он. – А Платон их кормит и одевает, и не заставляет работать, между прочим. В общем, он – идеальный рабовладелец. Всем бы такого!

– Ну, и что нам теперь с ними делать? – опять спросил сквайр.

– Делать нечего, как взять их с собой… А на Зелёном мысе, может быть, мы что-нибудь для них придумаем. К тому же в походе эти сильные и молодые воины нам могут пригодиться.

– Надо им тоже купить верблюдов, – сказал сквайр. – Не пойдут же они пешком.

– Уже купили, – ответил Платон. – А сейчас надо подготовить к переходу наших матросов.

Скоро сквайр и доктор, стоящие на палубе, наблюдали, как Платон со снисходительным видом капрала, объясняющего что-то новобранцам, демонстрировал матросам особенности повязывания тагельмуста. Закрутив этим большим куском ткани голову и оставив под подбородком небольшую петлю ткани, он сказал, разведя руки в стороны:

– Нет в воздухе песка – можете радоваться и дышать, как хотите… Но если поднялся песок!

Тут Платон ловко надвинул петлю на лицо и закрыл тканью рот и нос, оставив открытыми только глаза. Матросы усердно стали повторять за ним все движения.

Мистер Трелони повернулся к доктору Леггу.

– Доктор, а вы не забыли, как повязывается тагельмуст? – спросил он.

– Конечно, не забыл, – проворчал доктор. – Что вы спрашиваете, дружище? Я вам не мальчик.

А потом настало утро, когда караван вышел из Сен-Луи, и когда джентльмены познакомились с малламом Ламином.

На площади перед рынком их приветствовал на хорошем английском языке высокий чернокожий старик, одетый в рубаху, штаны до колен и белоснежный бубу, который доходил ему почти до щиколоток и имел нереально большие прорези в качестве рукавов. Очень чёрная даже по африканским меркам кожа старика напоминала потёртый и измятый шёлк или атлас без блеска, его большие чёрные глаза светились лукавством и умом, и не слишком густые седые брови странным образом подчёркивали их хитрый блеск. Худую вытянутую фигуру нового проводника венчала, именно венчала, гордая голова в тюрбане. Держался старик спокойно и с большим достоинством.

Сквайр и доктор с некоторым изумлением узнали в этом старике того полуголого чернокожего, который, как дятел, тюкал топориком по бревну, выдалбливая лодку в их первый день пребывания в Сен-Луи.

****

Сначала караван шёл по побережью, которое представляло собой бесконечную цепь песчаных дюн, заросших невысоким кустарником.

Это была странная граница трёх стихий – неба, песка и океана. Как ни старался старший погонщик направлять караван дальше от воды, но даже в полный штиль волны прилива прорывались далеко в пустыню и лизали копыта верблюдов. Глядя на дюны, мистер Трелони думал, что эти неподвижные песчаные волны, тысячелетиями сдерживающие нескончаемые удары океана, создают до самого горизонта пейзаж без всяких признаков жизни – только виднелись окрест остовы редких разбитых лодок и выбеленные солнцем скелеты верблюдов, погибших здесь, не иначе, как от жажды.

Соседствующие друг с другом прибрежные дюны были разных цветов – рядом с белой песчаной горой высилась рыжая, а рядом с рыжей покоилась почти розовая, и это была не игра света. Песок по цвету действительно различался, почему-то в дюнах не перемешиваясь. И песок везде был полноправный хозяин, особенно днём, когда глазам было больно смотреть на дрожащее впереди белёсое марево, и когда пот растекался по плечам и лицу, обтянутому иссыхающей кожей.

Утром второго дня караван повернул от океана и поднялся на вершину песчаного холма, откуда вся местность, сбежавшая вниз, открылась, как на ладони – такие же песчаные холмы уходили вдаль без конца и без края. И Трелони понял, что, очутившись в этом первозданном, отчуждённом мире, красота которого складывается из тишины и суровости, он вдруг оказался весь в его власти – во власти бескрайнего неба, бесконечного сыпучего песка и облаков странной формы, медленно ползущих, казалось, из самого сердца Африки.

Трелони отъехал в сторону, остановил верблюда и, обернувшись в седле, посмотрел на океан – океан всё так же безучастно катил свои воды, зализывая следы, оставленные караваном.

Скоро пошли соляные озера, и уже почти высохшие, и ещё сохраняющие водную поверхность, с которой при приближении каравана взлетали стаи пеликанов – эти огромные белые птицы совершали сначала несколько прыжков по воде, потом с шумом били крыльями по водной глади и только тогда взлетали. Бакланы, между тем, продолжали сидеть на остовах деревьев и, казалось, провожали пеликанов удивлёнными взглядами.