Константин Бадигин - Секрет государственной важности

— Спасибо, товарищ Ван!

Руденко, товарищ Андрей и чернявый крепыш, представитель профсоюза моряков, выбежали через кухонное крыльцо.

Ван как ни в чем не бывало принялся усердно раскатывать тесто для пельменей. Но он с тревогой прислушивался к шуму на улице.

Под окнами «Волшебных фонариков» пробежало несколько офицеров, впереди них — господин в клетчатом пиджаке и узких брюках. Он размахивал тросточкой и что-то кричал.

Патрульные офицеры с повязками на рукаве ворвались в харчевню. Начался обыск.

Солнце ярко светило над Владивостоком. Лучи его озаряли вершину самой высокой горы. Когда русские основали город, там гнездились орлы. Теперь гора так и называлась: Орлиное гнездо.

Ветерок легонько трогал голубую воду Золотого Рога. На рейде и у причалов дымились русские и иностранные военные корабли, пароходы. На серый воинский транспорт грузились японские солдаты, соблюдая образцовый порядок.

По Светланской прохаживалась заметно поредевшая взволнованная публика. Люди останавливались и молча провожали глазами колонны японских войск. Город полнился мерным солдатским шагом. Генерал Точибана со штабом экспедиционного корпуса перебрался на броненосец «Кассуги».

Еще недавно дорогу в южное Приморье преграждали спасские крепостные укрепления. Грозные форты располагались между озером Ханка и западными отрогами Сихотэ-Алиня. Здесь проходила главная линия обороны белых. Перед командованием Народно-революционной армии стояла задача: взять приступом спасские укрепления — ворота на Владивосток.

Восьмого октября по приказу командарма Уборевича шестой Хабаровский и пятый Амурский полки перешли в наступление. Народноармейцы шли на приступ под градом вражеских пуль, рвали колючую проволоку под артиллерийским обстрелом.

Вскоре в руки Амурского полка перешел форт номер три. Девятого октября красные полки снова пошли в наступление. Троицко-Савскому кавалерийскому полку, дравшемуся вместе с дивизионной школой, ценой тяжелых усилий удалось захватить деревню Дубровскую. Хабаровский полк после ожесточенного штурма ворвался в форт номер один и занял северную часть города Спасска.

Белые отчаянно сопротивлялись. Они понимали, что здесь решается их судьба.

Командование Народно-революционной армии бросило в бой последние резервы. Со стороны Анучина вступили в схватку партизаны. В середине дня четвертый Волочаевский полк захватил форт номер пять.

В конце дня девятого октября каппелевцы с большими потерями оставили город.

Дорога к Владивостоку была открыта. Части Народно-революционной армии, продолжая кровавые бои с каппелевцами, пытавшимися задержать наступление, взяли Никольск-Уссурийский.

15 октября Дитерихс отдал приказ о прекращении дальнейшей борьбы. Белые силы были исчерпаны. НРА и партизаны побили генералов на всех фронтах. Слухи о приказе расползлись по городу в тот же день. В понедельник, 16 октября, старый пароходишко «Шинью», битком набитый пассажирами, вышел в еженедельный шанхайский рейс. Богатая публика покидала город. За бесценок продавалось имущество, ликвидировались дела и предприятия. Это не прошло незамеченным. Однако ночной Владивосток еще продолжал бесчинствовать, пьянствовать и веселиться.

Но в четверг произошло событие, насторожившее многих. Восемь неизвестных в офицерской форме без погон вошли в канцелярию французского консульства. Секретарша и машинистки, привыкшие к многолюдности и суете этих дней, не обратили на них внимания. Потом, когда барышень допрашивали на скорую руку в контрразведке, они не могли ответить на самый простой вопрос: были ли на неизвестных маски? Маски были. Секретарша даже хотела остановить двоих, устремившихся прямо в кабинет к господину консулу. Но ее вежливо отстранили шестеро оставшихся в приемной с браунингами в руках.

В кабинете консула визитеры в масках потребовали открыть сейф и спокойно вынули из него всю наличность — несколько тысяч японских иен. Под дулами пистолетов консул, невысокий, гладенький жизнерадостный человек, пожимая плечами, расписался и поставил печати на восьми пустых бланках французских паспортов.

На счастье консула, в приемной сидел престарелый русский генерал со своим адъютантом. Офицер вышиб плечом окно и выпрыгнул на улицу. Молодчики в масках открыли стрельбу. Барышни завизжали. Вызванные адъютантом офицеры из батальона охраны города не застали налетчиков.

Весть о происшествии во французском консульстве мгновенно распространилась. Светланка зашевелилась, как растревоженный муравейник. На балконе здания американского представительства появились мешки с песком, сквозь железную решетку смотрели дула двух пулеметов. Английский крейсер «Карлейль» снял чехлы с орудий и навел их на центр города.

Начались грабежи магазинов, частных квартир, убийства. На улицах появились военные патрули сразу нескольких государств. Опять пошли разговоры, что японцам необходимо остаться во Владивостоке. Но императорская армия заканчивала погрузку на суда.

Белые каппелевские отряды где-то еще пытались оказывать сопротивление — бессмысленное, механическое. Какой-то мудрец сказал, что не паук шевелит ножками, а ножки двигают паука. Так и тут.

Во Владивостоке все, кто хотел выехать, ринулись к пароходным конторам Предприимчивые «Кунст и Альберте» мгновенно взвинтили цены на билеты. Но и за повышенную плату все места были раскуплены в один день.

Многие мечтали попасть хотя бы на палубу любой морской посудины. А знакомые, встречаясь на улицах, вместо приветствия спрашивали друг друга:

— Едете?.. Остаетесь?..

Лидию Сергеевну по ее просьбе любезный японский офицер, тот, что убил партизан, высадил из грузовика у аптеки Бордеса на углу Светланской и Алеутской. Телегу с пегой лошадкой у нее кто-то отобрал еще раньше. Мадам Веретягина не жалела об этом. Она надеялась, что еще несколько дней — и заграница, и у нее много, много денег. «Скоро я опять надену манто из бархата и настоящие французские туфли…» Но как изменился город! По дороге она видела очереди у хлебных лавок и неспокойные толпы по углам улиц. Она поняла, что ей здесь будет трудно одной, — везде надо пробиваться локтями. Много пьяных — казаки разбили интендантские склады на Чуркине мысе.

Расставшись с японцем, женщина в черной шляпе и модных ботинках на шнурках, с крестом сестры милосердия направилась в порт. Над городом гулко раскатился выстрел: портовая пушка возвещала полдень. Но вдруг заговорили и орудия военных кораблей, стоявших на рейде. Веретягина побледнела, заметалась, ей сделалось дурно. Кто-то с понимающей улыбкой сказал: