Бьёрн Ларссон - Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества

Я не сразу привык к полумраку и зловонию. Начав что-то различать, я увидел дюжину чёрных тел, свернувшихся вдоль длинной стены, как можно дальше от переполненной мочой и экскрементами бочки, стоявшей у противоположной стены. Никто не сдвинулся с места, когда дверь открылась и вошёл я. Они лежали неподвижно, будто мертвецы, но вот я увидел в полумраке несколько пар глаз, наблюдающих за мной.

— О’кей! — мой голос прозвучал так, как когда-то на борту «Беззаботного». — Есть ли здесь кто-нибудь, чёрт возьми, кто понимает, что я говорю?

Уверяю вас, в камере наступило оживление. И, чёрт побери, передо мной возник не кто иной, как Джек, он смотрел мне прямо в глаза.

— Джон, — сказал он, но тихо, он ведь был умён. — Джон Сильвер!

— Собственной персоной!

— Пленный? — поинтересовался Джек.

— Нет, — ответил я смеясь, — совсем наоборот. Я свободен, словно птица, и при деньгах. Я пришёл выкупить тебя, если хочешь.

— Если хочу? — повторил он.

Я отметил его замешательство.

— Здесь все из племени сакалава. Я не могу их бросить.

Я подумал немного. Конечно, у меня были деньги, чтобы купить их всех, но что я буду делать с ними, с целой личной охраной? Хотя, тут же подумал я, нет никакой уверенности, что у меня будет возможность объединиться с тем неизвестным пиратом. Вполне может случиться, что мне придётся плавать самостоятельно.

— Прекрасно, — сказал я, — покупаю всех, если ты за них ручаешься.

Джек просиял и дружески ткнул меня в живот. Он до сих пор не научился тому, что белые в таких ситуациях хлопают друг друга по спине.

— Ты помнишь ту женщину? — спросил я потом. — Ту, что откусила конец у Баттеруорта.

Улыбка Джека стала ещё шире, если это возможно.

— Она тоже здесь, — сказал он. — В соседней камере. Её они боятся больше всех нас.

— Она твоя? — спросил я, внезапно подумав, что это так.

— Она ничья, — с гордостью в голосе произнёс Джек. — Она принадлежит только себе самой. Она наполовину из племени аквамбу. Они подобно людям из племени сакалава, не склоняются ни перед кем.

— Хорошо, — сказал я, — тогда я и её выкуплю.

Широко улыбаясь, Джек опять ткнул меня в живот.

— Сейчас я уйду, — сказал я Джеку. — Сегодня или завтра вас под стражей повезут ко мне на корабль. Объясни остальным, я лично отрублю голову каждому, своим видом показавшему, что знает, кто я такой. И скажи, если они ещё сами этого не поняли, что как только их нога ступит на борт моего судна, они становятся свободными людьми. Я не работорговец.

Я постучал в дверь, меня выпустили, я попросил открыть соседнюю камеру, чтобы увидеть женщину, единственную в своём роде. Следующая дверь за мной закрылась, и я потерял свою прежнюю уверенность, а сообразив, что женщина, которую я, не найдя лучшего имени, назвал Долорес, была в этой камере одна, я и вовсе растерялся. Она стояла в центре камеры, будто пригвождённая к полу, спиной ко мне; похоже, она не меняла позы с того момента, как её туда поместили. Услышав мои шаги, она не повернулась, и мне пришлось обойти её. Она была такой, какой я её запомнил: высокомерной, невозмутимой и замкнутой в себе. Но пока мы стояли там лицом к лицу, я всё-таки убедился, что она приподняла веки. Да-да, я был уверен, что она вспомнила и узнала меня.

— Ты понимаешь английский? — спросил я осторожно.

Она кивнула, но не произнесла ни звука.

— Ты знаешь, кто я, — сказал я. — Джон Сильвер, белый невольник с «Беззаботного». Я вернулся, чтобы выкупить Джека со всеми его соплеменниками. Я готов выкупить и тебя. Мне нужна такая женщина. Но я не хочу выкупать тебя на каких-либо условиях. Я порву твой документ, лишь только мы поднимемся на борт. Если ты пожелаешь стать моей женщиной, то всё будет хорошо, а нет — тоже хорошо. Я обойдусь, как и ты, я полагаю. Но если ты хочешь, чтобы я тебя выкупил, ты должна сейчас сказать «да». Мне надо от тебя услышать хотя бы только «да».

Она взглянула на меня снисходительно, а потом губы её приоткрылись, и раздался звенящий, бодрый смех, ничего подобного которому я никогда не слышал, так удивительно чисто он звучал.

— Да, — сказала она, чётко и ясно, и больше ничего.

Я не мог оторвать глаз от её полнокровных губ и белых зубов. Я думал о том, как же это выглядело, когда эти зубы сомкнулись на возбуждённом, напряжённом члене Баттеруорта.

По мне женщина, ясно, подумал я и удалился, оставив её в той же позе, в какой она была при моём появлении, — спиной к двери. Я вернулся к губернатору.

— Знаете что, — сказал я сразу, — я покупаю их всех, если вы назовёте приемлемую цену. Из некоторых я, конечно, сделаю матросов. Мой помощник умеет обращаться с упрямыми дикарями. Других могу перепродать. Учтите, я оказываю вам услугу. Примите это во внимание, когда будете называть цену. Что скажете?

Комендант поднялся, у него будто гора свалилась с плеч.

— И женщину? — спросил он.

— Да, — сказал я, — и женщину. Для личного пользования. Вы понимаете, что я имею в виду.

— Конечно, конечно, понимаю, — с необыкновенной доброжелательностью заверил он.

Но видно было, что он подумал: «Вот уж эту женщину я бы не пожелал для себя».

— Так какая ваша цена? — спросил я по-деловому.

— Семьдесят риксдалеров, — ответил он. — Это ведь неплохо. Если вы перепродадите, сможете подзаработать.

— Прекрасно! — согласился я, не торгуясь.

— Капитан, — начал комендант, — разрешите угостить вас стаканчиком. Вы оказали мне большую услугу. Я этого не забуду. Если вам что-нибудь понадобится, вы всегда желанный гость на Сент-Томасе.

Он поднял тост за меня и пообещал, что мои невольники будут доставлены на корабль до того, как стемнеет. Оплатить я могу на следующий день. Искушение взять их на борт и отчалить, не уплатив ни единого далера, было, естественно, велико, но в этом случае они, согласно всем правилам, остались бы невыкупленными. Поэтому я настоял на том, чтобы бумаги были сразу оформлены, отсчитал оговорённую сумму и получил документы, в которых ясно указывалось, что я стал владельцем тринадцати невольников: двенадцать из них мужского пола и одна женщина редко встречаемого типа.

Я не отправился сразу же на корабль. Сначала я посидел в таверне и заказал стакан рома «Смерть дьяволу». Чтобы убить дьявола — ведь он предназначался именно для этого, — ибо жизнь была адской, и времена — сущий ад. Владелец кабака, конечно, сделал большие глаза, когда такой джентльмен, как я, заказал питьё для рабов; во всяком случае, мне дали нечто совершенно отвратительное на вкус.

Я думал о былом: о неудачном бунте на «Беззаботном», предательстве Скьюдамора, о событиях, происходивших в трюме с невольниками, где был и Джек; об укороченном органе Баттеруорта; аукционе, прозванном свалкой; рабыне, которую хлестали плёткой за то, что она спала со мной; о маленьких и злых глазах Хольта; о своём выстреле, освободившем мир от него. Я не принадлежал к тем, у кого воспоминания вызывают страдания, но должен признаться, картины были нерадостными.