Говард Пайл - Пираты южных морей

Ночь в тропиках наступает поразительно быстро. Только что земля еще озарялась ярким дневным светом, а буквально в следующий миг все вокруг уже поглощает бездна тьмы. Та ночь, в которую происходили описываемые события, не была ясной, ибо вот-вот уже должен был начаться сезон дождей, и потому непроглядность небес еще более сгущалась прохладными тропическими облаками. Темнота в ту ночь опустилась на землю даже быстрее обычного и была такой непроглядно черной, что хоть ножом режь. Изредка в просветах облаков появлялись мерцающие звезды, но густоту мрака это разбавляло мало. Стояла необычайная тишина.

Когда совершенно стемнело, Мэйнваринг приказал зажечь и развесить на вантах и штагах фонари, и ровную белизну чисто убранного небольшого военного корабля озарил тусклый желтый свет, то и дело вспыхивавший искрами на медных деталях корпуса. Тени стоявших на палубе пушек казались просто огромными.

Командира «Янки» неизвестно почему охватило какое-то странное и тревожное предчувствие. Некоторое время он беспокойно бродил туда-сюда по палубе, а затем, все так же пребывая во власти необъяснимой тревоги, зашел в свою каюту, дабы внести в бортовой журнал последние события дня. Мэйнваринг отстегнул саблю и положил ее на стол, прикурил от фонаря трубку и уже готов был снять китель, когда ему доложили, что прибыл капитан торговой шхуны и хочет поговорить с ним с глазу на глаз.

Мэйнваринг сразу же предположил, что у квакера есть новости о капитане Скарфилде, и немедленно испытал облегчение: намного лучше заняться делом, нежели терзаться безотчетной тревогой. Он отдал приказ не мешкая привести капитана Купера в командирскую каюту, и уже через несколько мгновений в тесном пространстве, озаряемом светом фонаря, возникла высокая и худая фигура квакерского шкипера.

От глаз командира «Янки» не укрылось, что его ночной гость странным образом возбужден. Торговец снял шляпу, и на лбу его обозначилась испарина. Он не ответил на приветствие Мэйнваринга — казалось, он его вовсе не слышал, — но прошел прямо к столу и склонился над ним, опершись рукой на открытый бортовой журнал, в который лейтенант только что вносил записи. Мэйнваринг пересел во главу стола и воззрился на шкипера.

— Джеймс Мэйнваринг, — несколько торжественно объявил тот, — я обещал сообщить тебе, если получу новости о капитане Скарфилде. Ты готов их выслушать?

Его странное, необъяснимое волнение поневоле начало передаваться и лейтенанту.

— Не понимаю, сэр, — вскричал он, — что вы подразумеваете под своим вопросом! Интересуют ли меня новости о капитане Скарфилде? Да, и еще как! В данный момент я желал бы услышать об этом мерзавце более всего на свете!

— Ах вот как? — с возрастающим волнением тоже вскричал гость. — Тебе не терпится повстречаться с ним? Что ж, очень хорошо, просто великолепно. Положим, я могу свести тебя с ним лицом к лицу — что тогда? А? Лицом к лицу, слышишь, Джеймс Мэйнваринг?

Лейтенант истолковал это в том смысле, что пират снова вернулся на остров и прямо сейчас находится где-то поблизости.

— Не понимаю вас, сэр, — воскликнул он, — вы хотите сказать, что знаете, где скрывается этот негодяй? Коли так, то не тратьте время попусту, ибо он вполне может вновь удрать.

— О, этого не стоит опасаться, — с надрывом провозгласил Купер, — не стоит! Я скажу тебе, где Скарфилд, и приведу его к тебе весьма и весьма скоро! — И он ударил кулаком по раскрытому журналу.

В пылу все нараставшего возбуждения зеленые глаза квакера так и сверкали в свете фонаря, а пот теперь уже градом катил по лицу, и одна капелька словно драгоценный камень переливалась на кончике его острого носа. Он шагнул к Мэйнварингу и склонился над ним, и было в его поведении нечто столь странное и зловещее, что лейтенант невольно отшатнулся.

— Капитан Скарфилд послал кое-что вам, — почти прохрипел Элиейзер, — кое-что, что несомненно удивит вас, лейтенант. — Мэйнваринг заметил, что его собеседник перешел с принятого у квакеров обращения «ты» на церемонное «вы», и это удивило его еще больше.

Произнося последнюю фразу, Элиейзер одновременно шарил в кармане своего длиннополого серого кителя и наконец извлек оттуда какой-то предмет, сверкнувший в свете фонаря.

В следующий миг прямо в лицо Мэйнварингу уперлось дуло пистолета.

Мгновение царила тишина, и затем Элиейзер Купер сдавленным голосом провозгласил:

— Я — тот самый человек, которого ты ищешь!

Все произошло столь быстро и неожиданно, что какое-то время командир «Янки» сидел подобно каменному изваянию. Разразись сейчас небеса громом и сверкни молния прямо у его ног, даже тогда он не был бы более ошарашен. Лейтенанту казалось, будто он увяз в каком-то жутком кошмаре и разглядывает сквозь пелену невозможности очертания такого знакомого и всегда спокойного лица, теперь словно вывернувшегося наизнанку и превратившегося в личину сущего демона. Пепельно-белую физиономию Купера искажала дьявольская усмешка. В свете фонаря сверкали зубы. Сквозь черные тени, отбрасываемые судорожно нахмуренными бровями, горели злобные зеленые глаза, как у дикого загнанного зверя. Вскоре Купер вновь заговорил сдавленным голосом:

— Я — Джон Скарфилд! Посмотри же на меня, коли хочешь увидеть неуловимого пирата!

И опять воцарилась тишина, сквозь которую до Мэйнваринга донеслось громкое тиканье часов, висевших на переборке. Потом его ночной гость продолжил:

— Собирался выгнать меня из Вест-Индии, да? Черт тебя подери! Ну и чего ты добился? Ты угодил в свой собственный капкан и ой как повизжишь, прежде чем выберешься из него! Имей в виду, Джеймс Мэйнваринг, если ты сейчас произнесешь хоть слово или пошевельнешься, я мигом размажу твои мозги по стенке! Слушайся меня, или ты покойник. Немедленно прикажи, чтобы моего помощника и боцмана провели сюда, в каюту, да поторопись, ибо палец мой на крючке, и мне достаточно одного лишь движения, чтобы заткнуть тебя навеки!

Когда Мэйнваринг впоследствии вспоминал все это, то и сам поражался, насколько быстро ему удалось оправиться от изначального шока и восстановить самообладание. Пират еще не закончил говорить, а мозг его уже работал с замечательной ясностью, мысли крутились в голове с такой потрясающей живостью, каковую прежде он никогда не испытывал. Он осознавал, что стоит ему шевельнуться в попытке бегства или же позвать на помощь, и он тут же умрет, ибо дуло пистолета с непоколебимостью скалы было направлено прямо ему в лоб. Если бы Мэйнварингу удалось хоть на миг отвлечь противника, то у него появился бы шанс уцелеть. И тут его словно вдруг озарило: нужно, чтобы враг ненадолго отвел свой беспощадный взгляд. Лейтенант немедленно перешел к действиям, издав громкий вопль, чуть ли не оглушивший его самого: