Джеймс Купер - Пенитель моря

Спустя три часа на английском крейсере «Кокетка» замер последний звук. Большинство живых, подобно мертвецам, хранило глубокое молчание, но мысль их витала в мире грез и сновидений. Однако, не были позабыты меры предосторожности, обычные на морском судне. Вахтенные — несколько полусонных фигур — бродили по мостику, оберегая безопасность своих товарищей. Матросы спали вповалку возле своих пушек. У каждого из них виднелся за поясом пистолет, сбоку — кортик. На шканцах лежал моряк, положив под голову ящик из-под пуль. Его тяжелое дыхание обнаружило беспокойный сон человека, крепкого телосложением, но истомленного нервным напряжением и страдающего от физических мук. Это был раненный штурман, который, измученный лихорадкой, лег здесь, чтобы забыться в крайне необходимом для него покое.

Далее на опрокинутом вверх дном ящике виднелось другое распростертое тело, но — увы! — неподвижное. Его лицо с угасшим взором было обращено к усыпанному звездами небесному своду. Это был Дюмон, которого Лудлов решил с честью предать земле. Уважая память храброго, хотя и неопытного врага, капитан лично накрыл тело его французским национальным флагом.

На верхней палубе кормы находилась небольшая группа людей, для которых обыденные интересы жизни не утратили своего значения даже в эту минуту. То были Алида и ее спутники, которых Лудлов привел сюда, чтобы они могли подышать свежим ночным воздухом. Негритянка Алиды беззаботно спала около своей госпожи. Утомленный альдерман сидел, прислонясь к бизань-мачте, и тоже обнаруживал явные признаки крепкого сна. Лудлов время от времени бросал взгляды на мрак океана, прислушиваясь к разговору своих пассажиров.

Алида с Сидрифтом сидели рядом в креслах и тихо беседовали. Глубокая грусть и дрожь в голосе молодой девушки говорили о том, что недавние события надломили даже ее, обыкновенно твердую, натуру.

— Ваша морская служба — странное сочетание ужасного и прекрасного, грозного и очаровательного! — сказала она в ответ на какое-то замечание капитана. — Спокойный океан, рокот волн, замирающий у берегов, звездное небо над нашими головами, — все это представляет зрелище, на которое даже женщина, могла бы взирать с восторгом, если бы только в ее ушах не раздавались вопли умирающих.

— Не правда ли, командир французского корабля еще молодой человек?

— У него была наружность ребенка, и своим положением он, без сомнения, был обязан протекции и случаю. Мы тотчас узнали в нем капитана не только по его одежде, но и по тому отчаянному усилию, с каким он старался исправить ложный маневр своего корабля.

— Может-быть, у него есть мать, Лудлов!.. Сестра, жена или…

Алида запнулась. Она не хотела говорить о том, что сейчас занимало первое место в ее мыслях.

— Да, может-быть, у него были все эти дорогие существа. Таков удел моряков и…

— Таков удел и тех, кому дорога их безопасность! — прошептал Сидрифт выразительным тоном.

Наступило глубокое, но красноречивое молчание. Вдруг сонный голос альдермана пробормотал во сне:

— Двадцать бобров и три куницы!..

Как ни печально был настроен Лудлов, но он невольно улыбнулся при этих словах почтенного альдермана, которого даже и во сне занимали коммерческие расчеты. Вдруг суровый голос Тризая, сделавшийся от сна еще более хриплым, явственно произнес:

— Хватайтесь за сезни! Француз снова идет на нас!

— Это пророческие слова! — сказал кто-то сзади громко.

Лудлов быстро обернулся и, несмотря на тьму ночи, сразу признал Пенителя Моря, спокойно стоявшего на корме.

Лудлов невольно хотел крикнуть, чтобы позвать своих людей, но контрабандист предупредил его.

— Не зовите никого! — сказал он, заметив движение капитана. — Пусть ваш корабль будет нем, как могила. Вы чрезвычайно бдительны, капитан Лудлов, хотя нельзя того же сказать о ваших караульных.

— Откуда вы, безрассудный человек? Какое еще новое безумие привело вас на мой корабль?

— Я прибыл с моря со своей бригантины. Я должен вас предупредить…

— С моря? — повторил Лудлов, кидая мимолетный взгляд в темные бездны. — Час шуток прошел, и вы не должны позволять себе шутить с теми, на ком лежат серьезные обязанности.

— Даже более серьезные, чем вы думаете. Я сейчас объяснюсь, но только под условием: освободить вашего пленника в обмен на мою тайну.

— Ошибка, в которую я, было, впал, объяснилась, — ответил Лудлов, взглядывая мельком на тонкую фигуру Сидрифта. — Моя добыча ничтожна, если только вы не захотите занять ее место.

— Я прибыл сюда с другим намерением… Удалите ваших пассажиров отсюда. Мне надо поговорить с вами наедине!

Лудлов медлил. Он все еще не мог приття в себя от изумления при виде пользующегося такой громкой славой контрабандиста, таким непонятным образом очутившегося на его корабле.

Алида и ее товарищ тотчас же удалились, не выказывая никакого беспокойства. За ними последовала и разбуженная негритянка.

Оставшись один на один с контрабандистом, Лудлов потребовал объяснений.

— Сейчас скажу, так как действительно время не терпит и вскоре надо будет действовать. Вы имели серьезную схватку с французскими гостями. Хватит ли у ваших людей и сил отбить новую атаку с тою же энергией, какую вы проявили сегодня утром?

— Не могу отвечать на подобные вопросы. Кто поручится, что ваши намерения чисты, что вы не, шпион?

— Капитан Лудлов!.. Только настоящее положение извиняет ваши подозрения.

— Человек, жизни и кораблю которого я угрожал! Осужденный!

— Все это слишком справедливо, — возразил Ценитель Моря, подавив в себе порыв негодования и оскорбленной гордости. — За мною охотились, мне угрожали, я контрабандист, осужденный, и при всем том я — человек. Этого вы не можете отнять у меня. Видите вы неясную линию на севере?

— Да, это земля.

— Да, это земля, где я родился. Первые и, можно сказать, самые счастливые дни моей жизни протекли на этом длинном и узком острове.

— Если бы я знал это раньше, я бы тщательно осмотрел соседние бухты и проливы.

— И ваши искания увенчались бы успехом! Пушечное ядро легко может долететь отсюда до того места, где теперь мирно стоит на якоре моя бригантина.

— Не может быть, чтобы вы пришли туда днем! Когда смеркалось, мы никого не видели, кроме двух неприятельских кораблей.

— Мы ни шагу не сделали с тех пор, как укрылись в бухте, лежащей на северной стороне этого острова. Отсюда до бухты не больше одной морской мили. С горы, расположенной на восточной половине острова, я следил за вашей энергичной расправой, капитан Лудлов, и могу уверить вас, что сердцем был с вами, хотя я и контрабандист. Есть чувства, над которыми бессильны всякие таможенные власти.