Эдвард Чупак - Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ

Бонса мы нашли там, где оставили. Он храпел за прилавком в окружении пустых бутылок, которые выстроились вокруг него кольцом языческих истуканов.

Старуха Мэри, редкое страшилище, прошествовала вниз по лестнице.

— Ну и глотка, — произнесла она, глядя на Бонса. Капитан отсыпал ей пригоршню гиней, которую та мигом припрятала. — Погодите-ка, — спохватилась она и засеменила обратно, подбирая юбки. — Я переоденусь. Когда принимаешь господ, у которых водятся гинеи, нужно выглядеть прилично.

Мы все еще ждали, когда Билл соизволит к нам присоединиться. Он как раз вышел из комнаты, когда старуха Мэри поднималась по лестнице. На площадке они разминулись, и трактирщица, предвидя щедрый куш, пожелала Биллу доброго утра. Билл ответил в свойственной ему манере — рыком. Старуха вздрогнула и отскочила к стене, а Билл протопал мимо нее. Она метнулась к себе в комнату, но перед тем, как скрыться в дверях, оглянулась — видно, убедиться, что Билл не завяз башмаками в ступеньках.

Билл потоптался по комнате, ловя носом ветер с моря и мотая башкой взад-вперед. Капитан, бьюсь об заклад, нарочно вытащил его на берег и раздразнил, как кабана, чтобы тот окончательно рассвирепел. Билл раззявил рот и издал утробный вой. Возможно, он просто хотел зевнуть — должно быть, не выспался в новой клетке.

Старуха Мэри выглянула из-за перил и спросила, не случилось ли чего. Капитан заверил ее, что это Бонс стонет с похмелья.

— От портвейна он всегда тихий, как овечка, а от виски — буйный. Отныне только портвейн, если что осталось, мэм.

Эдвард склонился над Бонсом.

— Виски точно не осталось, — заметил он.

— Ну и ну, — протянул капитан. — Глядите-ка, заговорил.

Эдвард оглянулся на меня.

— Ему больше незачем тебя озвучивать, — сказал Черный Джон Эдварду. — Ты такой же пират, как и все. Можешь думать своим умом. Не оглядывайся на Сильвера; говори, что хотел сказать. Выкладывай, что у тебя на уме.

— Шляпа с пером, — произнес Эдвард и на этом замолчал. Ответил он честно — все благородное воспитание, будь оно неладно.

Капитан странно покосился на него, а затем на меня, словно я его создал. Мы с Эдвардом и впрямь шутки ради изображали бродячего кукольника с марионеткой — я привязывал к его рукам веревки и дергал за них, а Эдвард приплясывал и в нужных местах открывал рот. Моим голосом он пересказывал целые эпопеи. Когда же на следующий день его просили повторить хотя бы часть, он утверждал, будто ничего не помнит.

Черный Джон, видно, решил, что Эдвард будет ему в ноги кланяться за шанс побывать в Лондоне. Эдвард был и впрямь рад, но не мог этого выразить. Слова всегда ему туго давались. Он обычно молчал, кроме тех минут, когда был со мной. Да и тогда мы говорили большей частью о шифрах.

— Нашему брату на суше несладко, — сказал ему капитан. — Если пират привык спать под качку, на камне да глине ему не спится. — Затем он продолжил, притопывая по выщербленным доскам: — А мне вот все нипочем. Я готов веселиться. Готов гулять. Готов кутить. Здесь мне нет равных.

— Только пока мы все топчем камень да глину, — отозвался я. Эдвард мог смолчать, в отличие от меня. Разве не я тогда поддел морского пса у Пила в таверне? Будь Пил рядом в этот раз, он, ни слова не говоря, собрал бы пустые бутылки и шмыгнул к себе в камбуз под каким-нибудь выдуманным предлогом.

— Дерзишь, как всегда, — отозвался капитан. — Таков уж наш мистер Сильвер, джентльмены. Впрочем, на сей раз он зарвался. Надо было оставить его среди сухопутных крыс. Пусть бы дальше таскал цыплят и побирался на паперти.

Черный Джон отчаянно силился меня разозлить. Когда предстоит битва, важно все выверить, подготовить место — чтобы враг ни в чем не получил преимущества. На убийство времени хватит всегда. Тут как в игре: поспешишь — испортишь все удовольствие. Знаешь, почему я всегда выигрывал в кости? Потому что умел выждать нужный момент и сделать ставку. Оценить шанс на победу. Обратить случай в свою пользу.

— Билл, — сказал я, — если убьешь меня, сказок больше не будет.

Я сообразил, что именно Биллу поручено от меня избавиться, и как можно скорее, чтобы капитан мог со спокойной душой предаться кутежу, и потому обратился сразу к палачу. Говорят, у приговоренного есть такое право.

Билл снова взвыл и помотал головой, ища глазами море.

— В чем дело, джентльмены? — раздался сверху голос карги.

— Наш друг спрашивает, как лучше добраться до парламента, — ответил я.

— Лучше — на извозчике, — со смехом ответила старуха Мэри. — Три перекрестка, свернуть — и встретишься с самим Кромвелем. Точнее, с его головой. Она все еще торчит на воротах.

Как выяснилось, старуха определенно предвидела будущее.

— Этот малый — его зовут Сильвер — останется здесь, — указал на меня капитан, — и заплатит за ваше приятное общество. Если, конечно, вы не будете возражать.

У старухи загорелись глаза, чуть только она услышала о деньгах. Черный Джон решил не просто убить меня, а еще и разорить. Он грохнул кулаком по столу. Мне снова вспомнился день, когда этот выжига появился в «Трех козах» и не пожелал платить за камзол. Он поднялся, чтобы уйти, и его борода — вместе с ним.

Бонс пожал плечами и поплелся за капитаном к двери. Он уже решил, что убьет либо меня, либо Черного Джона — до захода солнца, — но как будто не определился с жертвой. Билл переминался с ноги на ногу, не соображая, что происходит, словно медведь, которого пригласили на чай. Эдвард без слов вышел, но перед уходом похлопал себя по карману на груди, где лежала Библия.

Есть такой разряд женщин, которые всю свою жизнь словно катятся по доске. Сперва тратят собственное наследство, потом начинают продавать скатерти. Они слишком спесивы, чтобы пойти в служанки или заняться каким-нибудь ремеслом, поэтому охотятся за сельскими сквайрами или капитанами. Такие дамочки прочесывают округу с дотошностью стервятника. Они ищут предложений руки и сердца 6 т честных граждан, но по мере того как их спесь истощается вместе с деньгами, находят таких, как мы. Тех, кто платит им за ночь. Теперь уж им незачем выбирать ремесло: оно само их выбирает. Сквайров и капитанов у них и близко нет, и все же они чем-то живут. И не считают это зазорным.

Старуха Мэри опустилась еще до того, как устроила трактир в тупике рядом с парламентом. Я уже упомянул то, что она сказала, спускаясь по лестнице в черном парике и красном платье. Это самое платье висело мешком на ее костях. Вдобавок к платью старуха Мэри нарумянила щеки и натянула перчатки. Белые, что всего хуже.

— Да вы прямо знатная дама, — сказал я, пока она хлопала ресницами.

Она, собрав остатки стыдливости, осведомилась о цене. Я ответил, что мы люди простые, из торгового флота, и до господ нам далеко. Старуха пожурила меня за столь низкую оценку моего дела и еще раз стрельнула в меня глазами, добавив, что по себе знает об опасностях на море, поскольку ее первый муж был моряком.