Алексей Зотов - Приключения Бормалина

Все это было совсем не любопытно и очень далеко от тех головокружительных приключений, каких я немало перечитал в детстве. Там все случалось понарошку и с выдуманными героями, а здесь — на самом деле и со мной.

Одна отрада, что в числе прочих мои руки были связаны и той самой ниткой жемчуга, и я расценивал это как большую удачу.

Вот так всегда. Бьешься, добиваешься чего-то изо всех сил, а потом глядь — оно само пришло в руки нежданно-негаданно, и даже непонятно на первых порах, что с ним делать. Чудно устроена жизнь!

Сделав восемь специальных дыхательных упражнений, я и глазом моргнуть не успел, как снова очутился в боевом состоянии. Милое это дело, когда надо совершить что-нибудь из ряда вон выходящее. Наверно, не я один вспоминаю добрым словом Тима Хара в связи с его методом.

Содрогаясь от переполнявшей меня энергии, припомнил я и парочку боксерских упражнений на эластичность суставов и изо всех сил напряг запястья.

Путы лопнули, словно мулине. Я радостно засмеялся, и смех пошел повторять извилистый путь эха.

К сожалению, было так темно, что я не смог хорошенько рассмотреть злосчастную нитку жемчуга, равно как и остальные драгоценности, и разложил все это по карманам до лучших времен. Надежда не оставляла меня.

Но сколько ни кричал я по сторонам, сколько ни звал Аванта и Тима Хара, кока и капеллана, дружков своих сопиратников, только эхо, одно лишь эхо отвечало мне. Застенок-подземник-запорник не подавал признаков жизни.

Я ходил, бродил, ступал куда глаза глядят, а куда, скажите на милость, они могут глядеть в темноте? Я скитался, растопырив руки и пальцы, чем-то похожий на героя народной легенды; ходил долго-долго, то и дело теряя логику маршрута, а когда вдруг наткнулся на холодную, покрытую плесенью стену, впору было вопить от радости. Хотя, если разобраться, поводов для веселья не было.

Перебирая руками по стене, я осторожно двинулся левее и левее и шел так около часа, слыша только свое дыхание и шаги и помаленьку впадая в безумие от этой великолепной тьмы.

Но вот мое обоняние уловило запах не то солярки, не то бензина, и немного погодя я уперся в деревянную преграду, которая под моими пальцами слегка подалась и отвратительно заскрипела.

Хорошо жевать воблу при свете карбидного фонаря!

Замечательно ее жевать, оседлав топчан и облокотившись на крышку дубового стола, изрезанную ножами вдоль и поперек с шахматной целью.

Хороша ты, жизнь конкистадора! Сколько приключений, впечатлений, неожиданностей и встреч! Сколько, наконец, возможностей пощекотать нервы!

Не понимаю я домоседов. Ну что за радость сидеть дома, у камина, укутав ноги пледом, и изредка выглядывать в окно? Ну что там можно увидеть?..

Жуешь себе воблу и ногами отпихиваешься от крыс, а они, наглые твари, так и норовят запрыгнуть на стол и сожрать твои трофеи.

В качестве трофеев у меня нынче оказалось полмешка воблы, столько же сухарей, судовой анкерок с водой и клеймом «НЗ», железная коробка спичек и этот вот карбидный фонарь, надежный спутник, а то и собеседник вахтенного матроса на ночной палубе корабля.

Еще двадцать минут назад блуждал я какими-то мрачными закоулками, принюхивался возле распахнутой дубовой двери в тюремную камеру на пятьдесят койко-мест. Еще четверть часа назад ходил я бродил с растопыренными руками меж многоярусных нар, натыкаясь на них и гадая, куда же попал. И вдруг услышал писк дравшихся крыс. А там, где сражаются крысы, всегда есть чем поживиться.

И пошел я на крысьи голоса, разогнал тварей, нащупал стол, где и фонарь обнаружился, и спички, а следом и все остальное. И вот теперь жевал воблу, пил водицу, крепко припахивавшую соляркой, и читал надписи, которыми были испещрены стены:

Семнадцатое июня. Мне ровно сорок пять. Ганс-Христиан. Бригантина «Вий».

Сижу пятьсот семьдесят девятые сутки. Изможден до крайности, но норму выполняю. Гнетут неизвестность и цинга. Много думаю о полидипсии и борюсь с ней. Что с нами будет?

Брига «Бакалавр» больше нет. Передайте это Ли.

Что с тобой будет, не знаю, а Джуди обобрал меня до нитки. Джуди шулер. Да здравствует Джуди!

Здесь был Бирс. А. Бирс.

Двадцать седьмое апреля. Вели борьбу с грызунами.

А я как Джуди. А кто я — сами догадайтесь.

Одиннадцать плюс девять с половиной, то есть двадцати с половиной метров. Столько мы прошли к двадцать восьмому августа. Почти у цели.

Надписей было много. Но меня заинтересовала последняя из упомянутых — про двадцать с половиной метров, — датированная вчерашним числом. Она была глубоко выцарапана в переднем углу камеры на высоте человеческого роста. С фонарем в руке я подошел к ней поближе и перечитал несколько раз. После «Острова Рикошет» я стал искушенным читателем, и во всяком тексте мне теперь виделся подвох и подтекст. Вот и из этих трех предложений явно следовал подкоп, причем такой, который не просто ведется, а почти заканчивается.

Узники не сдавались. Они трудились не покладая рук, и многие сохранили чувство юмора, а это важно в тюрьме. Приблизив фонарь к стенке, я стал рассматривать передний угол еще внимательнее, и надо же! — чуть в стороне, гораздо ниже человеческого роста, наткнулся на весьма любопытный рисунок.

Забегая вперед, скажу, что мне сокрушительно повезло! Не найди я рисунка, как знать, куда завернула бы кривая сюжета.

Долго я его рассматривал так и сяк, прежде чем узнал разрез острова. Да-да, чей-то твердый глаз рассек Рикошет по вертикали и бегло нанес результат на стену синим карандашом. И если ему верить, то вертикальный стержень — это Свеча Дьявола, и основная ее часть глубоко сокрыта от стороннего глаза.

Однако что это за Свеча? Выходит, это вовсе не Свеча, а рукотворное трубообразное изделие, на которое нанизан Рикошет. А стрелка, изображенная внутри стержня, показывала движение там чего-то жидкого. И можно было предположить, что изделие — это емкость, где…

И тут меня окончательно осенило!

Добрых полчаса я ерзал с фонарем по клинкерному полу и искал тайный люк. И я его нашел, только не в каком-то укромнейшем уголке, а на самом видном месте: посреди камеры, под дубовым столом, за которым жевал воблу. Крышка люка открывалась очень хитроумно. Нужно было поднять стол за три левые ножки и всем телом налечь на четвертую. Тогда с помощью скрытого механизма вниз и вбок уходила небольшая толстая плита, одновременно выдвигая откуда-то веревочную лестницу на железном штыре. Да, труда тут было вложено немало.

Взяв кольцо фонаря в зубы, я полез вниз по веревочной лестнице. Все ниже и ниже, и вот я спустился. Колодец, пробитый в окаменевшей глине, поворачивал горизонтально, становясь штольней, и вел на запах солярки. Ею пахло все сильнее, и было впечатление, будто находишься на месте автозаправки, где случилась большая утечка.