Алексей Зотов - Приключения Бормалина

Менестрель умолк, продолжая наигрывать свои мелодии. Затем снова заговорил:

— Мэри-Джейн купила богатая пожилая леди по имени Мэгги, тоже англичанка, но давно поселившаяся здесь, на Антиквариуме. — И Менестрель снова сделал шляпой неповторимый указующий жест вдоль Антиквариума. — Леди услышала английскую речь Мэри-Джейн и купила девушку… как бы это выразиться… в качестве привета с родины, что ли. Мэри-Джейн читала ей английские романы, до которых и сама, признаться, была охоча, готовила английские блюда, пела английские песенки. Помнишь, Бормалин: «Край, Билли, край, Билли…» А маленький охотничий домик на озере Ит, принадлежавший покойному мужу леди, по проекту Мэри-Джейн перестроили на сугубо английский манер: камин, палисадник, флюгерок… И когда леди приезжала туда, у нее была полная иллюзия, что она в Англии. Потом леди, которой было уже за девяносто, умерла, и ее похоронили на нашем кладбище. По завещанию все ее имущество отошло к племяннику, который жил здесь же, в Бисквите, а охотничий домик, «Виллу Мэгги», она завещала Мэри-Джейн. После похорон девушка туда и уехала, а я написал эти две строчки. Они и привели вас сюда.

Обратный путь занял у меня гораздо больше времени, и тут не обошлось без приключений.

Размышляя о Мэри-Джейн, я шел со своей вязанкой тростника, задевая прохожих, которых становилось все больше. Скоро я бросил тростник и шляпу, встряхнулся и, можно сказать, потерял всякую бдительность. В моем воображении уже маячили озеро Ит, вилла на его берегу… Хорошо бы догнать фургон до озера.

Переходя улицу, я едва не угодил под лошадь, катившую изящное открытое ландо, в глубине которого покачивались страусиные перья на шляпке. Из ландо меня злобно облаяла крохотная болонка, а перья страуса, как мне показалось, благосклонно склонились в мою сторону. Заглядевшись на лорнетку, мерцавшую под перьями, я едва успел отскочить от лошади, промчавшейся рядом и косо глянувшей на меня круглым глазом.

— Ух ты! — сказал я и заспешил дальше, направляясь к Восточным воротам.

Тут и поджидала меня неожиданность: трое вооруженных карабинеров в форме цвета хаки и среди них Бром. Они двигались в режиме поиска прямо навстречу мне, рыская глазами по сторонам и не пропуская ни одного лица.

То, что нас станут искать, было очевидно, но вот так столкнуться нос к носу с Бромом я, признаться, не ожидал. Оставались считанные секунды на размышление: мчаться ли во весь дух вдоль по улице, спускавшейся к порту, где всегда можно найти укромную щель, или — направо, наудачу, во двор, или — перед носом, через улицу в сквер, и там по обстановке?

Вряд ли они откроют огонь на поражение субботним многолюдным вечером в центре города, где и так неспокойно.

— Вот он! — вдруг крикнул Бром, показывая на меня пальцем, и между его пальцем и мной тут же образовалась свободная зона, из которой мигом смыло всех. — Брать живым! — И, противореча себе самому, Бром выхватил из кобуры «кольт».

Прохожие прыснули кто куда. Шарахнул вертикальный выстрел, и следом другой. Кто-то засвистел, привлекая полицию. Сотня яблок медленно покатилась из опрокинутой тележки поперек улицы. Сцепились два экипажа. Ах, какой вечер был испорчен!

Я ушел вправо, во двор, промчался узкой кишкой переулка мимо лавочек и кофеен, влево, вправо, вперед, по кровеносным сосудам узких кривых переулков, влево, вправо, влево, вправо… За двадцать минут я ухитрился забиться в такую глушь, что городом тут и не пахло.

Маленькие домики лепились друг к другу и к каким-то странным сооружениям, похожим на средневековые укрепления. Тянулся высокий дощатый забор, за которым слева вдали лаяла собака. Собачий лай был единственным признаком жизни в этих местах. Я долго бродил среди домишек, укреплений и терриконов, не теряя из виду забора. Смеркалось. Мне не встретилось ни души. Чтобы окончательно не заблудиться, я пошел на собачий лай.

Я шел вдоль забора, и жуть меня брала от этого раздававшегося все ближе истеричного, осатанелого лая если не сбесившегося, то уж наверняка смертельно разъяренного пса. Нет, дальше не пойду. Я подпрыгнул, подтянулся и, держа забор под мышкой, осторожно поглядел, кто это лает и почему.

За забором был обводной канал, взятый в невысокий бетонный рукав, и по нему медленно плыл плот. Стоял шалаш и горел костерок на плоту, у огня по-турецки сидел человек с белым пуделем под мышкой. Человек мучил пуделя, и тот поэтому лаял. Перед мордой собаки человек держал мегафон, снабженный, по всей видимости, системой реверберации, что многократно усиливало и искажало лай. Вот и разносились вокруг жуткие баскервильские звуки. Так они спасались от страха.

— Ох! — тихо крикнул я с забора, и лай стих. Оба на плоту вздрогнули, стали озираться, а собачка еще и заскулила, пряча морду под мышку хозяину. — Скажите, — крикнул я, готовый вот-вот сорваться с забора, — в какой стороне Восточные ворота?

Человек встал, держа пса за ошейник и оглядываясь, но ему было меня не разглядеть. Он поднес мегафон ко рту и заревел вдоль и поперек канала:

— Там! — Он показал рукой направление. Я не удержался и свалился под забор и сидел там, пока плот не скрылся за поворотом.

Быстро темнело.

Стояла уже глубокая ночь, когда я вышел к месту встречи, вдоволь наплутавшись по лабиринтам Бисквита.

Скрипя дощатым мостиком, я перешел ров и припустил во весь дух на знакомый свист по лунной дорожке — мимо Восточных ворот, мимо карабинерской будки, откуда раздавались голоса, и мимо колодца.

Где-то неподалеку перекликались ночные местные птицы, над головой стояли звезды, а в ушах у меня свистел ветер дальних дорог.

Я перелез через изгородь, огляделся, и… вот они! В двух шагах от обрыва, на тропинке в лесу, чей черный контур виднелся вдали, нетерпеливо переступали гривастые кони. Копыта их были обмотаны мягким, крупы так и лоснились под луной, и сверкала амуниция седоков. Насвистывая «э-ге-ге-абордаж», в седлах сидели: вооруженный Меткач в новой шляпе и высоких со шпорами сапогах; вооруженный Джо-Джо с парашютом за спиной и тоже в шляпе; Китаец в новеньком камзоле с золотым позументом, раскручивавший над головой клинок, который уже тихо гудел и мерцал в темноте; Хек, грызший яблоко. Рубашка у него на животе сильно оттопыривалась, и сквозь ткань проступали очертания крупных яблок. Он сунул руку за пазуху и бросил мне одно.

Мерцавший над головой Китайца диск чуть изменил угол наклона, и не яблоко упало мне в руки, а уже две его половинки.

— Боб тебя не дождался, — сказал Хек. — Просил передать, чтобы ты был жив, здоров и могуч. Да коня оставил, — Хек оглянулся, щелкнул пальцами. Из темноты за его спиной бесшумно выступил серый в яблоках конь. — Это Проспект.