Джек Лондон - Морской волк (сборник)

Я поднялся на палубу с убеждением, что корабль спешно оставлен его обитателями. Надежда снова ожила в моей груди, и я уже более спокойно оглядывался кругом. Я увидел, что лодок не было. На кубрике я нашел ту же картину, что и на баке. Охотники, по-видимому, укладывались с такой же поспешностью. «Призрак» был покинут. Он принадлежал Мод и мне. Я подумал о судовых запасах, о кладовой под кают-компанией, и у меня явилось желание поразить Мод чем-нибудь необычным к завтраку.

Реакция после пережитого страха и сознание, что страшное дело, для которого я сюда пришел, более не нужно, пробудили во мне мальчишескую радость. Перепрыгивая через ступеньку, я взбежал по трапу. Огибая кухню, я с удовольствием подумал о находившихся в ней великолепных кухонных принадлежностях. Я поднялся на ют и увидел… Вольфа Ларсена!

От неожиданности я с разгона пробежал еще несколько шагов по палубе, прежде чем мне удалось остановиться. Вольф Ларсен стоял на трапе кают-компании, видны были только его голова и плечи. Опираясь руками о полуоткрытый люк, он в упор смотрел на меня. Он не шевелился и только стоял и смотрел.

Я задрожал. Появилось привычное чувство тошноты. Я должен был ухватиться за край рубки, чтобы не упасть. Мои губы сразу пересохли, и я несколько раз облизнул их. Я не сводил глаз с Вольфа Ларсена. Мы оба молчали. Что-то жуткое было в его молчании и неподвижности. Мой прежний страх перед ним вернулся с удесятеренной силой… И так мы стояли и смотрели друг на друга.

Я чувствовал, что надо что-то предпринять, но беспомощно ждал инициативы с его стороны. Положение напомнило мне тот момент, когда я приближался к долгогривому секачу и мое намерение убить его, под влиянием страха, сменилось желанием обратить его в бегство. Тогда мне стало ясно, что я здесь не для того, чтобы уступать инициативу Вольфу Ларсену, а для того, чтобы проявить ее самому.

Я взвел оба курка и навел ружье. Если бы он шелохнулся или попытался спуститься в люк, я, без сомнения, застрелил бы его. Но он по-прежнему стоял неподвижно и смотрел на меня. Целясь в него дрожащими руками, я успел разглядеть, что его лицо сильно осунулось. По-видимому, он пережил сильные волнения. Щеки впали, на лбу залегли морщины. Глаза его тоже показались мне странными и не только своим выражением, но и своим внешним видом; казалось, что их нервы и поддерживающие мышцы испытывали напряжение и слегка их перекашивали.

Мой мозг быстро работал, и я успел подумать о тысяче вещей. Но я не мог спустить курка.

– Ну что же? – нетерпеливо спросил он.

Я напрасно боролся с собой, стараясь заставить мой палец нажать собачку, и не мог выговорить ни слова.

– Почему вы не стреляете? – спросил он. Я откашлялся, но говорить все-таки не мог.

– Горб, – медленно проговорил он, – вы не можете этого сделать. Не то чтобы вы боялись, но вы бессильны. Ваша условная мораль сильнее вас. Вы раб взглядов, общепринятых среди людей вашего круга. Их кодекс с детства вдолбили вам в голову, и несмотря на всю вашу философию и на мои уроки, вы не можете заставить себя убить безоружного, не оказывающего сопротивления человека.

– Я знаю, – хрипло отозвался я.

– И вы знаете также, что мне убить безоружного – все равно что выкурить сигару, – продолжал он. – Вы знаете меня и мою цену в мире, по вашим понятиям. Вы называли меня змеей, тигром, акулой, чудовищем и Калибаном. И все-таки вы тряпичная кукла, эхо чужих слов. Вы не способны убить меня, как убили бы змею или акулу, и только потому, что у меня есть руки и ноги и тело, похожее на ваше. Ба! Я ожидал от вас большего, Горб!

Он вышел из люка и приблизился ко мне.

– Оставьте ружье. Я хочу задать вам несколько вопросов. Я еще не успел оглядеться. Что это за место? Как лежит «Призрак»? Почему вы промокли? Где Мод?.. прошу прощения, мисс Брюстер… или я должен сказать «миссис ван-Вейден»?

Я пятился от него, чуть не плача оттого, что не мог заставить себя пристрелить его, но все же не был настолько глуп, чтобы отложить ружье. В отчаянии я надеялся на какой-нибудь враждебный выпад с его стороны. Только если бы он попытался ударить меня, или схватить за горло, я нашел бы в себе силы выстрелить.

– Это «Остров Усилий» – ответил я на его вопрос.

– Никогда не слыхал о таком.

– Так, во всяком случае, называем его мы, – пояснил я.

– Мы? – переспросил он. – Кто это «мы»?

– Мисс Брюстер и я. А «Призрак», как вы сами можете видеть, лежит носом на берегу.

– Тут есть котики, – сказал он. – Они разбудили меня своим ревом, а то я все еще спал бы. Я еще ночью слышал их, и это было первым признаком близости подветренного берега. Это лежбище, какого я давно искал. Благодаря моему брату, Смерть-Ларсену, я нашел клад. Это настоящий монетный двор. Каковы широта и долгота острова?

– Не имею ни малейшего понятия, – ответил я. – Но вы сами должны иметь точные сведения. Что говорят ваши последние наблюдения?

Он загадочно улыбнулся, но не ответил.

– Где же команда? – спросил я. – Как это вы оказались одни?

Я ожидал, что он снова промолчит, но, к моему удивлению, он охотно ответил.

– Брат нашел меня меньше, чем через сорок восемь часов, хотя я и не сделал никакого промаха. Он абордировал шхуну ночью, когда на палубе был всего один вахтенный. Охотники изменили мне. Он предложил им лучшую плату. Я сам слышал. Он сделал это на моих глазах. Конечно, и команда перешла к нему. Этого можно было ожидать. Все они в один миг перескочили через борт, и я остался один на своей шхуне. На этот раз Смерть-Ларсен взял верх.

– Но как вы потеряли мачты? – спросил я.

– Пойдите и осмотрите снасти, – сказал он, указывая туда, где должна была находиться оснастка бизань-мачты.

– Перерезаны ножом! – воскликнул я.

– Не совсем, – усмехнулся он. – Это была чистая работа, присмотритесь внимательнее.

Я посмотрел внимательнее. Талрепы были надрезаны так, что при сильном порыве ветра веревки должны были лопнуть.

– Это дело рук повара, – снова со смехом сказал Вольф Ларсен. – Я это знаю, хотя и не накрыл его. Он хотел посчитаться со мной.

– Молодец Мэгридж! – воскликнул я.

– Да, я подумал то же самое, когда все покинули меня. Только я не высказал этого вслух.

– Но что же вы сами делали в то время, когда это происходило? – спросил я.

– Делал, конечно, все, что мог и что при таких обстоятельствах можно было сделать.

Я снова начал рассматривать работу Томаса Мэгриджа.

– Я, пожалуй, присяду и погреюсь на солнышке, – услышал я слова Вольфа Ларсена.

В его голосе послышалась нотка физической слабости, и это было настолько странно, что я поспешно взглянул на него. Он нервно проводил рукой по лицу, как будто смахивая паутину. Я был озадачен. Все это было мало похоже на Вольфа Ларсена, которого я знал.