Даниэль Дефо - Всеобщая история пиратов. Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона (сборник)

Что до третьего пришедшего с ними корабля, то это была какая-то местная барка. Там прослышали о том, что мы собираемся торговать, и явились завязать с нами сношения. Барка была нагружена большим количеством золота и съестными припасами, которым мы очень обрадовались.

Короче говоря, мы торговали в открытом море и, право, провернули весьма выгодное дельце, хотя и отдавали все по дешевке. Мы продали приблизительно шестьдесят тонн пряностей, главным образом гвоздики и мускатного ореха, и более двухсот кип европейских товаров, таких как полотняные и шерстяные изделия. Мы сочли, что и сами можем воспользоваться подобным добром, поэтому удержали для собственного употребления изрядное количество английских изделий, полотна, байки и так далее. Я не стану вдаваться в подробности нашей торговли, достаточно упомянуть, что, кроме пачки чая и двенадцати кип прекрасных китайских шелковых тканей, мы не взяли за свои товары ничего, кроме золота. Так что общий итог того, что мы набрали здесь в блестящем металле, превышал пятьдесят тысяч унций полного веса.

Закончив торг, мы отпустили заложников и преподнесли трем купцам около двенадцати центнеров мускатного ореха и столько же гвоздики, приличное количество европейского полотна и шерстяных тканей для их личного пользования в виде вознаграждения за то, что мы у них забрали, так что ушли они от нас более чем удовлетворенные.

Уильям рассказал, что на японском корабле повстречался с каким-то монахом или японским священником, который обратился к нему с несколькими английскими словами. Когда Уильям настойчиво стал допытываться, откуда он знает эти слова, тот сказал, что у него на родине живут тринадцать англичан. Он назвал их англичанами очень членораздельно и определенно, так как многократно и свободно беседовал с ними. Священник сказал, что это все, что осталось от экипажа из тридцати двух человек, попавших на северные берега Японии, которые в бурную ночь налетели на скалу и лишились судна. Остальные люди утонули. Священник убедил повелителя той страны послать лодки на остров, у которого разбилось судно, чтобы спасти уцелевших и перевезти их на берег. Это было сделано, и со спасшимися обошлись очень мягко, построили им дома и предоставили пахотную землю для обработки. И теперь они живут своим трудом.

Я спросил, узнал ли он у священника, откуда эти люди.

– Я спрашивал, – сказал Уильям, – ведь было достаточно странно услышать об англичанах на севере Японии.

– Ну и что он рассказал?

– Он рассказал такое, что тебя удивит. Да и не тебя одного, а всех, кто бы ни услышал об этом. Думается, ты, узнав это, захочешь отправиться в Японию и разыскать их.

– Что же вы имеете в виду? – еле сдерживая нетерпение, спросил я. – Откуда они могли прибыть?

– Сейчас покажу.

Уильям вытащил книжку, а из нее кусочек бумаги, на которой вполне правильно было написано по-английски вот что: «Мы прибыли из Гренландии и с Северного полюса».

Это поразило нас всех, но в особенности тех моряков из наших, кто знал хоть что-нибудь о бесконечных попытках европейцев, англичан и голландцев, отыскать подобный проход в эту часть света [129]. Уильям настаивал на том, чтобы двинуться на север, на помощь этим беднягам, и корабельный экипаж начал склоняться к этому же. Словом, мы все сошлись на том, чтобы двинуться к берегу Формозы, разыскать этого священника и разузнать у него обо всем подробнее. Шлюп отправился в путь, но когда он добрался туда, корабли, к великому сожалению, уже ушли, и так был положен конец нашим поискам англичан. Возможно, это лишило человечество одного из самых замечательных открытий, какие когда-либо были сделаны или будут сделаны на земле для всеобщего блага.

Уильям так огорчился потерей этой возможности, что серьезно принялся убеждать нас отправиться в Японию разыскивать тех людей. Он говорил, что если мы освободим тринадцать несчастных из своеобразного плена, из которого им иным путем никогда не вырваться и в котором они, может быть, когда-нибудь будут убиты дикарями-идолопоклонниками, то одним этим сделаем доброе дело, могущее еще явиться искуплением причиненного нами миру зла. Но мы пока еще не знали, что значит угрызения совести из-за сделанного зла, и еще меньше было у нас забот о том, чем его искупить. Словом, Уильям быстро понял, что такого рода убеждения мало на нас подействуют. Тогда он очень серьезно принялся уговаривать нас отдать ему шлюп, и тогда он отправится туда на собственный страх и риск. Я обещал, что не буду противиться его намерениям. Но когда он перешел на шлюп, никто из экипажа за ним не последовал, и ясно почему: у каждого имелась своя доля как в грузе большого корабля, так и в грузе шлюпа, и богатство это было настолько огромно, что никто и нипочем не согласен был бросить его. Так бедняга Уильям, к великому своему огорчению, должен был оставить эту затею. Что стало с теми тринадцатью людьми, там ли они еще, я сказать не могу.

Мы дошли уже до конца нашего путешествия. Захвачено нами было столько, что не только самые скупые и самые тщеславные души на свете были бы удовлетворены, но и мы были удовлетворены и заявляли, что большего не желаем. Поэтому встал вопрос, как возвратиться и каким путем пройти, чтобы голландцы не напали на нас в Зундском проливе.

Мы как следует запаслись съестными припасами и, так как намечался поворот муссонов, решили идти на юг и не только пройти, минуя Филиппины, то есть к востоку от них, но и после, по-прежнему держась на юг, попытаться оставить за собой не только Молуккские, или Пряные, острова, но также и Новую Гвинею и Новую Голландию [130]. И таким образом, попав в переменные ветры, к югу от тропика Козерога, мы направимся на запад через большой Индийский океан.

Поначалу эта идея показалась чудовищной. Уильям многословно объяснил, что мы не в состоянии взять достаточно съестных припасов для такого путешествия, особенно пресной воды. И раз на пути не будет земли, к которой мы сможем пристать, чтобы обновить запасы, предпринимать это путешествие – безумие.

Но я попросил их об этом не тревожиться, так как знал, что мы можем запастись всем, что нужно, на Минданао, самом южном острове Филиппин.

Сообразно с этим мы, взяв столько съестных припасов, сколько могли достать, двадцать восьмого сентября поставили паруса, причем ветер сначала немного колебался от северо-северо-востока до северо-востока через восток, но впоследствии утвердился между северо-востоком и северо-востоко-востоком. Так мы шли в продолжение девяти недель, так как непогода неоднократно мешала нашему продвижению вперед, и остановились с подветренной стороны у островка на широте в шестнадцать градусов двенадцать минут – названия островка мы так никогда и не узнали, так как ни на одной из наших карт он помечен не был. Остановились мы из-за страшного урагана, навлекшего на нас изрядную опасность. Здесь мы продрейфовали приблизительно шестнадцать дней, так как ветры были очень бурные и погода неопределенная. На берегу мы разжились кое-какими съестными припасами, травами и кореньями и несколькими свиньями. Мы считали, что на острове есть обитатели, но не видели ни одного.