Юрий Шестера - Холод южных морей

— Что-то не видно, Андрей Петрович, белых альбатросов, — с явным сожалением сказал Демидов, когда стрелки вернулись на шлюп с охотничьими трофеями.

— Вы правы, Дмитрий Николаевич, в столь высоких широтах они действительно не обитают, — успокоил тот лейтенанта, который уже давно лелеял мечту подстрелить белого альбатроса, большего по размерам добытого почти год назад капитаном «Мирного».

Внимательно рассматривая тушки настрелянных птиц, Андрей Петрович обратил внимание на одну их особенность, которую раньше как-то не замечал. Еще раз проверил свою догадку, сравнивая по памяти с уже готовыми чучелами, и, убедившись, что это именно так, позвал капитана:

— Фаддей Фаддеевич, вы не можете спуститься на шканцы?

— Посмотрите, это достойно внимания, — горделиво сказал ученый подошедшему капитану. — Все морские птицы, обитающие в приполярной области и питающиеся на поверхности моря, имеют крючкообразно загнутые книзу клювы. В то же время у поморников и крачек, являющихся, по сути, прибрежными птицами, клювы прямые.

— Так это же научное открытие, Андрей Петрович!

— Навряд ли, Фаддей Фаддеевич, — с сомнением сказал ученый, — я думаю, что орнитологам это известно. Для нас же важно то, что появление морских птиц с прямыми клювами, пусть даже пока и не известных науке, является признаком нахождения где-то поблизости если и не земли больших размеров, то как минимум берега.

— Поздравляю вас с очередным научным успехом, дорогой Андрей Петрович! Лично для меня этого больше, чем достаточно.

Когда же Матвей вскрыл их желудки, то у одного из альбатросов в нем оказалось множество перьев и яичной скорлупы.

— Теперь поздравляю вас, Фаддей Фаддеевич! — торжественно произнес ученый. — Совсем недавно вот эта птица для пропитания была на неизвестном нам берегу.

— Ай да Андрей Петрович! — обрадованно воскликнул капитан. — Ай да наука! Ведь это же настоящий подарок! — никак не мог успокоиться он. — Выставить дополнительных наблюдателей на салингах всех мачт! — приказал он вахтенному лейтенанту Лескову. — Первому из них, увидевшему берег, будет за усердие выдано вознаграждение!

— Теперь мимо шлюпа, образно говоря, и муха не пролетит незамеченной! — рассмеялся ученый.

— Ваша школа, Андрей Петрович! — улыбнулся Фаддей Фаддеевич. — Ведь вы всегда не только утверждали, но и доказывали делом, что материальный стимул — великая сила!

Озабоченный старший офицер обратился к капитану:

— Что-то не нравится мне, Фаддей Фаддеевич, слабость верхней части шлюпа. Элементы набора корпуса прямо-таки ходуном ходят. Я уж не говорю о непрерывном выматывающем душу скрипе.

— Выходит, не одного меня, Иван Иванович, мучают эти заботы, — признался капитан. — Мы уж и так все, что было можно, спустили с верхней палубы в трюм. Я, честно говоря, уже не знаю, что еще можно предпринять. А у вас, ненароком, не будет каких-либо предложений? Может быть, есть какие мысли если не по устранению, то хотя бы по ослаблению этих мерзких пакостей?

Капитан-лейтенант тяжко вздохнул, а затем вопросительно посмотрел на капитана.

— А не попробовать ли нам принайтовить борта шлюпа друг к другу около бизань-мачты, у самого гакаборта, чтобы увеличить поперечную жесткость корпуса судна? Как считаете, Фаддей Фаддеевич?

— Я что-то не припомню такого случая в морской практике, — засомневался капитан. — В то же время, — встрепенулся он, — из всех мореплавателей только капитан Кук плавал в непроходимых антарктических льдах. Но его барки были построены английскими корабельными мастерами из выдержанного леса, не то, что наши шлюпы, а посему были гораздо крепче.

Так что, Иван Иванович, придется вам потрудиться за наших горе-корабельщиков. Чем черт не шутит, может, что толковое и получится. Одним словом, с Богом!

И когда боцманская команда под руководством старшего офицера закончила эту необычную на флоте работу, шлюп стал идти гораздо устойчивее, а скрип корпуса стал значительно тише.

— Спасибо, Иван Иванович, за идею! Теперь она войдет в историю русского флота. А вечером мы с Андреем Петровичем непременно ждем вас в адмиральской каюте.

Это было высшей степенью признания его заслуг.

К утру увидели на юго-востоке свет, исходящий от сплошных ледяных полей, а уже в два часа пополудни с салинга рассмотрели их с несколькими затертыми в них айсбергами.

— Интересно было бы знать, Андрей Петрович, на каком это таком берегу лакомился яйцами ваш альбатрос? — с ехидцей спросил Фаддей Фаддеевич. — А то впередсмотрящие на салингах уже все гляделки проглядели, его ожидаючи.

— Во-первых, он настолько же мой, как и ваш, господин капитан. Во-вторых, Всевышний наделил его скоростью полета, во много раз превосходящей неторопливую поступь вашего горячо любимого шлюпа. Поэтому то расстояние, которое этот самый шлюп проходит за сутки, альбатрос не спеша, как бы походя, преодолеет часа за два, максимум за три. Так что, милейший мореплаватель, вам еще предстоит топать и топать, прежде чем усмотрите столь долгожданный берег.

— Ну что вы, Андрей Петрович, прямо-таки взъярились на меня?! — опешил Фаддей Фаддеевич, не ожидавший такого всплеска эмоций у друга, искоса поглядывая на вахтенного лейтенанта Торсона, который очень старательно что-то высматривал в подзорную трубу, якобы не обращая ни малейшего внимания на их дружескую перепалку.

— А вы, господин капитан, — явно избегая общепринятого в флотской среде обращения офицеров друг к другу по имени и отчеству, независимо от их чинов и служебного положения, — вместо того, чтобы задавать столь нелепые при ваших познаниях вопросы, лучше обратили бы внимание на необыкновенную перемену цвета поверхности моря.

Отмщение состоялось. То, что допустимо в дружеской беседе один на один, то неприемлемо при посторонних. «Почему же я должен ставить на место самого близкого мне человека, да еще при его подчиненных? Он что, очумел, что ли, от длительного ожидания новых открытий?!» — негодовал про себя Андрей Петрович.

«Как же я не заметил столь очевидного? — досадовал на себя Фаддей Фаддеевич и за отповедь, полученную от друга по заслугам, и за свою явную оплошность. — Ведь мы привыкли ежедневно видеть синеватый цвет моря, и вдруг оно потемнело. Почему? Близость берега?»

— Лечь в дрейф! Замерить глубину!

И был явно раздосадован, когда лейтенант Торсон доложил, что ста сорока пятью саженями дна не достали.

— Успокойтесь, Фаддей Фаддеевич! — уже обычным тоном произнес Андрей Петрович, видя его смятение. — Вон и поморник с морскими ласточками появились, так что близкий берег никуда от нас не денется.

Всю ночь слышали крики пингвинов, плававших вокруг шлюпов, а в 11 часов утра 17 января 1821 года с салинга грот-мачты раздался долгожданный крик впередсмотрящего: