Константин Нормаер - Хранитель историй (СИ)

— Вы видите эти отметины? Здесь, и вот тут, — его палец уткнулся в висок, а потом спустился к шее, и лишь в конце она увидела еще два очага экзем на обоих запястьях.

— Что это?

— Это недуг, который достался мне в наследство от вашего славного папаши. Много лет назад, он взял то, что ему не принадлежало.

— Дети не расплачиваются за роди…

— В моем мире — расплачиваются, мисс Джейсон. И я не приемлю других законов и правил!

— Клянусь, я отдам вам книгу.

— Нет, — Сквидли поморщился. — Ее должен принести твой брат. И никто другой. Слышишь? Никто другой.

Клер почувствовала невероятную слабость. Едва удержавшись на ногах, она лишь чудом не потеряла сознание. В голосе мистера Сквидли царила безысходность.

— Завтра, к полуночи, книга должны быть у меня, иначе у мистера Бишепа быстро отыщится достойная компания.

Дождь нехотя капал с черепичных крыш, а сливы в виде драконов с открытой пастью, изрыгали настоящие потоки воды. По всем предположениям непогода поселилась в Прентвиле надолго.

Клер провожала мистера Сквидли обреченным взглядом, понимая, что даже заполучив заветную книгу отца, он не оставит ее семью в покое. И вряд ли им будет уготована судьба милосердней, чем господину цветочнику.

Башенные часы пробили восемь. День пролетел с невероятной скоростью. Милостивый Дункан — покровитель времени торопился, желая быстрее очутиться на кровавом пиршестве, которое собирался устроить Скивдли, в прибрежном городке Прентвиль.

Капитанская комната была крохотной, но достаточно уютной: легкий беспорядок, пара идеально белых скелетов в холщовой одежде и полное отсутствие крыши… а в остальном, все как обычно.

Пристально уставившись на волнующееся море, Скиталец указал на обитый бархатом диван и, глотнув из фляжки, поморщился.

— А вы везунчики, сыны фортуны. Точно везунчики, сожри меня Кракен, — заявил он, и устроившись напротив Рика, протяжно закашлял.

— У вас лихорадка, мистер? — встревожено предположил Оливер.

— Мы все больны, мой друг. И все по — своему, — откликнулся моряк. — Но спешу тебя уверить — это не смертельно. По крайне мере я очень надеюсь, что не обманываю самого себя.

Поднявшись на смотровой мостик, Скиталец пристально вгляделся в туманные пряди, которые, словно морская гладь, ласкали верхнюю кромку корабля.

— Тот человек, что приходил к тебе был высок и плечист?

Вопрос моряка обрушился, словно гром среди ясного неба. Повернувшись вполоборота, он кинул в сторону Рика пристальный взгляд.

— Да, все верно. И одет, будто настоящий путешественник, неспособный усидеть на месте, и готовый пуститься во все тяжкие, ради обычного спора.

Облокотившись на деревянный поручень, моряк коротко кивнул:

— Вижу у тебя слишком много вопросов, а недоверие ко мне, больше чем пролив Одноглазого странника. Поэтому, начнем пожалуй, по — другому. Сначала я расскажу тебе свою историю, а потом ты ответишь мне той же любезностью.

Рик не долго думая, согласился. Его приятель не стал возражать. Протерев очки, Оливер внимательно уставился на Скитальца, стараясь не упустить ни слова.

… Мне трудно рассуждать о чужих мечтах, но когда я был достаточно юн, то совсем не грезил морем и дальними странствиями по неизведанным землям. Мое детство проходило близ поселка Руна, где десять раз в год устраивали речные ярмарки, на длинных, узких лодочках, которые неспешно покачивались между двумя пологими берегами. Мы жили слишком дружно, чтобы думать о плохом, пока в наш поселок не пришли Охотники за падалью. Когда в деревне заводили про них разговор, то использовали выражения: «Сухопутные крысы» или «Речные черви». В моем детском воображении, они являлись в ночных кошмарах именно в таком образе: худые, длинные с огромными кривыми носами.

Но в тот день, когда они посетили наши края, я понял, что внешний вид совсем не главное. Главным была их непомерная жестокость. Они не щадили никого на своем пути. Наши деревянные жилища горели за милую душу, словно сухая солома. Крики, мольбы о помощи и настоящие реки крови — вот то небольшое наследие, что мне досталось от детства. Из‑под меня, будто выбили опоры, отправив в свободное плавание, в океан одиночества и бесконечной боли.

Ровно тысячу дней я был рабом собственных кошмаров. Подмастерье у старого лодочника, каменщик на Серых рудниках, второй помощник мельника Руфа — жизнь разделилась для меня на бесконечные отрезки невероятно сложной, однообразной работы. С речного поселка доходили слухи, что разбойники пришли снова, и мне ничего не оставалось делать, как бежать к побережью, подальше от собственных воспоминаний.

Без еды и гроша в кармане я добрался до Люкстена. Крохотный, но весьма сносный во всех вопросах городишко, встретил меня достаточно дружелюбно. Местный кондитер в обмен на легкую работу, угостил меня выпечкой, благодаря которой я смог просуществовать еще неделю. В то время, я как никто другой умел растягивать удовольствие от еды, деля ее на сотню маленьких кусочков. Но даже при таком отношении к еде, мои запасы закончились раньше намеченного. И я вновь оказался в царстве голода. Частые головокружения и бесконечный вой в животе привел меня в таверну «Дырявая лодка». Название, сами понимаете — не очень, ну так и мне не приходилось выбирать новое пристанище. Остановившись на пороге, я вроде бы успел попросить у хозяина корочку хлеба и тут же брякнулся в обморок.

Мистер Роуди, славный малый — один из тех бывших эсквайров, кто все еще верит в благородство и высшие цели. Вечно буду благодарить святого Крециуса за его доброту. Он пристроил меня поломойщиком и платил за мой труд больше положенного. Именно работая в таверне у мистера Роуди, я впервые увидел морских волков. Вольные, словно вечерний бриз, смелые — будто тысячи быков, неприступные — как горный перевал. Они ворвались в зал, распивая свою любимую песню о сокровищах фортуны. Закончив петь — они принялись за ром. Малыш Джимми не успевал подносить им спиртное, а морские волки просили еще и еще. Позже я узнал, что в народе их называли — каперами, и про фортуну они слагали песни отнюдь неслучайно. А мистер Роуди поведал мне по секрету, что по его подсчетам, всего через пару лет пираты и вовсе станут самыми могущественными на всем южном побережье.

В таверне, последние дни только и говорили, что о предстоящем путешествии Ловцов удачи, которые возвращались из своих походов не с пустыми руками, а добывали уникальную вещь способную изменить привычный мир. На мой взгляд, разговоры на подобные темы, были обычным враньем. Но то, с каким воодушевлением бывалые каперы рассказывали свои невероятные истории, не давало усомниться в их подлинности. И лучше всех такие байки травил мистер Бероуз. Одноглазый пират, слегка прихрамывавший на правую ногу, был худощав и лицом походил на высушенный иринейский финик. Его истории были не похожи на все остальные. Яркие и живые, они будоражили мое сознание, заставляя забывать обо всем на свете. В начале своего повествования, раскуривая старую потрескавшуюся трубку, он всегда описывал море: вдумчиво рисуя красоты горизонта и бесконечного неба, капитан ласково называл его отражением соленого великана. Клянусь, в такие минуты, облизывая пересохшие губы, я чувствовал, как мое лицо обдувает свежий бриз, а перед глазами сияет лучезарный рассвет — символ новой, неудержимой надежды.