Наталья Девятко - Карта и компас [litres]

Арен намного выше и более крепкий, чем капитан корабля с черными парусами, но было очевидно, что кузнец весьма уважает гостя.

— Городок тебя помнит: он изменился, там чувствуешь себя свободным. И люди еще помнят твое мастерство и сказки, которые ты вечерами рассказывал их детям.

— Как помнят каждого из нас. Жаль, что недолго, когда мы уезжаем. Так зачем я тебе понадобился, Сокол?

Ярош подошел к стене, где было прикреплено различное оружие, снял саблю, неприметную, в сравнении с другими клинками. Лишь на эфесе мастер сделал скупую инкрустацию серебром, причудливую и неблестящую.

— Мне нужно оружие для команды, — Ярош рассматривал саблю, проверяя баланс. — И пистолет для меня, — он перебросил саблю из руки в руку. — Да и эту я возьму. Моя то осталась в имперской тюрьме в Элигере.

Пират довольно усмехнулся.

Арен кивнул, он выбирал оружие так, будто знал всех из команды «Диаманты», даже тех, кто еще никогда не поднимался на борт пиратского корабля.

— Это правда, Ярош? — в дверях стояла пиратка, одетая как княгиня.

Волосы женщины, темно-русые, собранные в прическу, открывающую шею, были почти полностью спрятаны под зеленую шляпу. Одежда темно-коричневая с болотным оттенком, и на руках перчатки такого же цвета. А сама маленькая, хрупкая, но смертоносная, и за поясом пистолеты и кинжал.

— Ты? — не поверил своим глазам капитан. — Но твоего корабля, твоей «Русалочки», нет в гавани…

Они не обнялись, как Феникс и Анна-Лусия, но радости в этой встрече старых друзей было не меньше.

— Я слышала, «Диаманта» ищет сокровища Призрачных островов, — уклонившись от объяснений о своей любимой «Русалочке», сказала пиратка.

— Хочешь с нами? — Ярош коснулся лезвия сабли, понимая, чья кровь должна быть на этом клинке.

— Еще бы! — она с завистью посмотрела на оружие, выбранное им: хорошая сабля, особенно для вражеской шеи, которой предназначена.

— А твоя команда? И Александр?..

Женщина поникла, вопрос застал ее врасплох.

— Александр… Я не видела его давно. Я жила среди людей, хоть и не в столице. Не смогла… Ярош, возьми меня с собой, здесь я пропаду! Я не желаю возвращаться на берег, а здесь меня не замечают. Они не знают, что вне Тортуги есть Империя, они не помнят, как ломались и тонули наши верные корабли. Они только пьют и гуляют, ожидая возвращения старых времен, но для них самих время остановилось. Они не могут покинуть остров, если их кто-то не возьмет с собой. Они мертвы для мира, но не хотят в это верить, они рассыплются прахом, если выйдут в открытое море. Поэтому в гавани и нет других кораблей, только лодки, на которых далеко не уплывешь.

Ярош слушал женщину, затаив дыхание, он и сам почувствовал все, о чем говорила подруга.

— Да, я тоже не видел здесь других кораблей. Это странно, но… — внезапно его озарила мысль. — Ты сказала: если их кто-то заберет. А если я заберу их всех? Всех, кто пожелает?

Пиратка обреченно покачала головой: Ярош ее до конца не понимал. Сокол не прошел всеми улицами когда-то свободного пиратского города. А она прошла, и могла сравнить, что родилось в городах Империи, и что ушло отсюда.

— Ярош… Они тлен, почти все. Они позабыли, кем были раньше и как любили свободу. Их глаза так же пусты, как у стражей Империи. Я хотела вернуться сюда, но эта неживая Тортуга хуже тюрьмы или клетки. Мне страшно, Ярош… Забери меня отсюда! Пожалуйста…

Ярош обнял ее нежно, но по-дружески.

— Конечно, заберу. Тебе обрадуется Феникс и моя новая команда.

— Я помню Феникс, — прошептала пиратка. — Я свое Имя забыла, когда стремилась стать похожей на обычных людей.

— Так вспоминай, София! — Ярош толкнул ее, отобрав один пистолет.

Но пиратка выхватила другой так же быстро. Два дула смотрели друг на друга, скалясь от радости, что о них вспомнили.

Серо-голубые глаза пиратки сияли. София улыбнулась, опуская оружие.

— Нельзя служить двум силам, предсказательница, — Химера с презрением смотрела на Алю, прикованную к стене.

— Я никому не служу, — тихо ответила пиратка, сохраняя силы для следующих дней плена, если они будут, конечно. — Но тебе не понять этого, советник Императора.

Взгляд Химеры, пришедшей в тюрьму в облике черноволосого колдуна в белых одеждах, стал заинтересованным, советник Императора пытался понять.

— Ты служишь морю и ветру, и попробовала остаться здесь, договорившись с памятью города, который заложили до моего прихода сюда.

— Я не служу морю и ветру, я разговариваю с ними, а они говорят со мной. Ты не знаешь их языка, — Аля хмыкнула, на мгновенье освободив презрение, плеснувшее на врага подобно морской волне. — Я же сказала, что ты не поймешь.

— Я знаю этот язык, — прошипел враг, ударив ее по лицу. — Лучше тебя, Аля Очеретяная. Или Аля Воронье крыло, пиратский капитан?

Женщина не могла утереть кровь, но ее глаза пылали гневом, а не страхом.

— Море не говорит с такими, как ты!

Черноволосый колдун был доволен: открыв свои настоящие чувства, она дала ему власть над собой.

— Я могу превратиться в любое живое создание. Могу стать даже тобой. А Море слишком доверчивое и великодушное, оно ищет себя в каждом, веря, что сможет вернуть утраченное господство над миром, чтобы счастье свободы разлилось подобно его волнам.

Советник Императора хлопнул в ладоши, зовя кого-то: для пыток или для казни?..

— Но вера эта несбыточна. А ты, женщина, скажешь мне, почему с наших карт исчез порт, расположенный на острове, именованном раньше Тортугой.

— Чтобы вы залили его кровью, как Элигер, где поселилась свобода? — Аля и забыла, какова на вкус собственная кровь.

— Так тебе и об этом ведомо, предсказательница, — улыбнулась Химера в обличии черноволосого колдуна, одетого в белое. — А раз так, то загляни в свое будущее, пиратка, и отвечай на мой вопрос. И скажи еще, куда идут те, кому ты помогла убежать из столицы? И чье благословение хранит их от опасностей и моей воли?..

— Меня угощаешь, а сам не пьешь? — София подняла кружку за капитана корабля с черными парусами.

Она сняла перчатки, зеленая шляпа с пышным пером лежала на столе.

— Хватит с меня, — Ярош закусил губу, внезапно вспомнив слишком много. — Хотя так легко топить в выпивке все, что не хватает сил помнить.

— Тогда за память, Ярош! — но София только пригубила, как на поминках.

Они не пошли вниз, в шумный зал, оставшись вдвоем в комнате, задернули занавески и зажгли две свечи. День стал сумерками, а сегодня подчинилось прошлому.