Наталья Девятко - Карта и компас [litres]

— Приятно? — не поверил Тимур.

— Подойди, давай вместе посмотрим.

Ирина взяла мальчика за руку, подвела к фальшборту. Волны едва касались корабля, почти не оставляя мокрый след. Волны казались серыми, как и небо с хилым солнцем, застланным полупрозрачными тучами, проносящимися над головой. Там, высоко, был ветер.

— Как бы я хотела быть им. Таким морем, — тихо созналась Ирина. — Чтобы ни про что не думать, ни о чем не беспокоиться и всех забыть, чтобы жизнь моя стала такой же медленной, как эта вода…

Тимур ее мечту не разделял, но неживая вода приворожила и его.

Но не все море омертвело. Волны лизали белый песок на берегу острова, похожего на рай. Смывали узор заклятия по букве, по кусочку рисунка. Тянулся от воды одинокий след.

Если пройти по нему, придешь к хижине, где под одним одеялом в объятьях заснули влюбленные. Заснули, жизнью заплатив за свою любовь, но все равно найдя покой, а не проклятье. С лица Иларии еще не сошел румянец. Андрей, кажется, просто спит, не разбуженный утром. Но сон этот смертельный, оба, прежде чем перестать дышать, подарили последнее дыхание друг другу.

Под пальмами стояла мавка, зовя море, зовя ветер, зовя забытье. Ветер ласкал длинные темные волосы с зелеными отблесками, водопадом струящиеся почти до самой земли. Море брызгало на мавку, играя волнами, и, касаясь ее волос, капли превращались в живые мерцающие драгоценности.

Морские волны наплывали на песок, затапливая хижину, но не сносили — растворяли в себе. Волны шли одна за другой, и каждая следующая стремилась дальше, вглубь острова, не разбиваясь об деревья, лаская стволы прикосновением шипучей пены. Одна волна добралась до кладбища, слизав холмики с крестами.

Связанный из двух веток крест плыл по воде, веревка ослабела и распустилась. Море забирало даже ветки, к которым прикасались люди. Мавка взяла в ладони рыбку с золотыми полосками, попавшую в ямку, вымытую в песке, когда море возвращалось в свои границы, и отнесла к большой воде.

Рыбка исчезла в темной глубине, не поняв, что сейчас спаслась от гибели. Мавка писала на мокром песке на непонятном для людей языке, но не заклятье то было, а благодарность Морю. Надпись забрало первой же волной.

Мавка вошла в воду, оглянулась, ее волосы посветлели, становясь полупрозрачными, лишь одинокими звездочками вспыхивали драгоценные капли, угасая навсегда. Яркие зеленые глаза были полны печали и глубины, которой нет у человеческого взгляда.

Пустой, одинокий берег, где не найти ни одного знака, что здесь были люди… Улыбнувшись, красавица повернулась к горизонту, чистому и величественному, и, хлопнув в ладоши, опала водяным столбом.

Волны лизали берег. И в их шепоте слышались голоса. Женщина тихо смеялась, а мужчина признавался ей в любви, топя признания в поцелуях.

Зверь ворочался, мурлыча от счастья. Он победил! И теперь ему позволено все, даже поиграть в благородство. Дух Империи слишком долго ждал этого мгновения, и теперь затянувшееся по собственной воле ожидание было слишком сладким, чтобы прервать его. Ожидание власти над врагами оказалось намного более желанным, чем сама власть.

Заглянуть в глаза своих подданных, хоть они и не заметят того. Взглянуть на мир их остекленевшими глазами. Проскользнуть в их сновидения, давно ставшие черно-белыми или просто черными, когда, проснувшись, ничего не помнишь. Но что это за жизнь, если даже кровь уже не вызывает ужас? Хорошо, что не своя, а все остальное безразлично. Если с кем-то что-то случилось, то так ему и надо, одним ничтожеством в мире стало меньше… А с тобой все должно быть хорошо, ведь ты живешь правильно, и тем заслужил счастье. Как же лживы человеческие мысли…

Призрачное чудовище с семью головами, похожее на змея и на большого кота одновременно, ходило по улицам своей столицы, заглядывая в окна домов, где просыпались люди. Обычный день, ставший днем его победы.

Но нет, пусть этот день настанет завтра. Как сладко давать и отбирать надежду — зверь зарычал, беззвучно, посылая приказ далеко в море. Двое услышали его голос. Белокрылый советник Императора склонился, соглашаясь дать жертве еще один день жизни. А Ричард…

Ричард стоял возле фальшборта, долго стоял, размышляя, а тогда снял с шеи усыпанный белыми жемчужинами золотой крест, который прятал под рубашкой. И снова смотрел, но теперь уже не на море, а на крест.

Возле него неслышно оказался Бенедикт.

— Знаю, кто зовет тебя, — тихо сказал священник. — Кто крестил, тот и зовет.

— Что тебе об этом знать? — усмехнулся Ричард, разводя руки.

Крест упал в воду. Утонул, напугав стайку рыбок, лег на дно, но не успел зарыться в песок. Из песка крест за цепочку вытащила зеленоватая рука.

Ярош, сидя на скрученном канате, пробовал, как двигаются пальцы на правой руке. Ему тоже досталось от бури.

— Ярош, я должен поговорить с тобой, — возле него остановился Айлан.

— О чем? — у капитана не было настроения для каких-либо разговоров: Море не отвечало ему, и даже стрелка компаса застыла, повинуясь этому неестественному штилю.

— Я не все сказал тебе вчера, — Айлан сел на палубу.

— Ты сказал достаточно, Айлан. Я еще не решил, как относиться к выпускнику Имперской школы, повернувшему свои чары против моей команды.

— Не я виновен в том, что буря нас отыскала, — оскорблено покачал головой Айлан, проглотив обиду. — Очень сильное чувство разбило наши чары, предсмертное проклятье, перед которым ничто не устоит, — он вздохнул. — Но ты не понял меня, Ярош. Я действительно вас ненавидел. Я узнал о тех статуях все, что может узнать человек, не присутствовавший при их превращении.

Но потом тень мужчины, похожего на вас, начала наведываться ко мне во снах. Мы разговаривали. Он сказал, что его зовут Эдвардом, — Ярош закрыл глаза, но Айлан на него не смотрел, увлеченный воспоминаниями. — Он подсказывал мне, что делать и куда идти, помогал избегать опасностей. Это Эдвард отговорил меня связываться с тем злым чародейством, хотя мне казалось, что нет ничего плохого, если тебе за работу платят днями своей жизни. И я сбежал.

Я не был противником Империи, но она постоянно становилась у меня на дороге в разных обличьях, один раз придя в виде помощника министра, котором тогда стал Олег. Он хотел передать меня в руки солдатам, но мой школьный товарищ уже тоже не был верным, хотя не уходил от министра, ведь любил женщину, запертую в подземельях столицы. Я думаю, именно Эсмин назвала его настоящим Именем.

Айлан умолк.

— Говоришь, знаешь о тех статуях все? Кого превратили в две другие? — пиратский капитан запнулся, сразу овладев собой. — Кроме Эдварда.

— Одна принадлежит мужчине, отважившемуся поднять восстание и месяц держать оборону от имперских солдат. Другая — женщина, которая выиграла ежегодное состязание сказителей. Она была лучшей среди певцов, съехавшихся со всех уголков Империи. Поговаривали, будто ее пение очаровало самого Императора. Но она отказалась служить Империи и попробовала победить в колдовстве белокрылую Химеру. Иногда казалось, что в мастерстве сказочница и советник Императора равны.