Джеймс Купер - Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай

— Ну и горячий мальчик! — воскликнул добродушный вояка, с трудом восстанавливая равновесие. — Я уж думал, что он вот-вот почтит меня прикосновением своей железной руки!

— Сам виноват, — отозвался его товарищ. — Ты, Диего, слишком неосторожен, и я бы не удивился, если бы этот парень сбил тебя с ног за такую наглость.

— Вот еще! Какой-то наемный слуга какого-то паршивого иудея! Посмел бы он поднять руку на солдата короля!

— А может быть, он сам солдат короля. Или будет им. В наше время с таким сложением и такими мускулами только и носить доспехи. Мне кажется, я уже видел его лицо, и, знаешь, в таком месте, где трусов не встретишь.

— Что ты! Ведь это просто слуга, да к тому же щенок, только что от маменькиного подола.

— А я тебе говорю, что при всей его молодости он уже, наверно, повидал лицом к лицу и каталонцев, и мавров! Ты ведь знаешь, что дворяне приучают своих сыновей к сражениям с ранних лет, чтобы сделать из них настоящих рыцарей.

— «Дворяне»! — со смехом передразнил его Диего. — Какого черта, Родриго, о чем ты говоришь? Неужели ты принял этого раба за знатного юношу? При чем здесь рыцарство? Может, ты думаешь, что это переодетый Гусман или Мендоса? note 11 Note11 Добла — золотая монета, по весу равная генриху.

— Конечно, тебе это покажется странным, а все-таки я видел это нахмуренное лицо в сражении и слышал этот резкий, ясный голос перед строем… Вспомнил! Клянусь святым Яго Компостельским, вспомнил! Иди-ка сюда, Диего, я тебе кое-что шепну…

Старый солдат отвел своего младшего товарища в сторонку, хотя поблизости никого не было, и, оглядевшись, чтобы увериться, что его никто не подслушивает, прошептал несколько слов Диего на ухо.

— Святая матерь божья! — воскликнул тот в ужасе и изумлении, отскочив шага на три. — Нет, Родриго, не может этого быть!

— Готов поклясться душой, — уверенно ответил Родриго. — Вспомни, сколько раз я видел его с поднятым забралом, сколько раз мчался за ним в атаку!

— Как же он стал слугою торговца?.. Нет, не верю… Превратиться в прислужника еврея!..

— Наше дело, Диего, бить, не ввязываясь в драку, видеть все, ничего не замечая, слушать и не слышать. Хоть у дона Хуана в сундуках не густо, он добрый хозяин и наш король, а потому нам надлежит быть скромными солдатами.

— Но ведь он никогда не простит мне этого шлепка по колену и моих глупых слов! Я теперь никогда не осмелюсь с ним встретиться!

— Хм! За королевским столом ты вряд ли с ним встретишься, а на поле боя он всегда рвется вперед и, наверно, не станет оборачиваться, чтобы тебя разглядеть.

— Думаешь, он меня не узнает?

— Если даже и так, не стоит огорчаться, мальчик. Таким, как он, трудно всех упомнить.

— Благослови тебя святая Мария за такие слова! Если бы он меня запомнил, я бы уже никогда не осмелился встать в строй. Так что единственное, о чем я молюсь, — это чтобы он меня позабыл. Но боюсь, он меня вспомнит: неприятное долго держится в памяти.

Продолжая переговариваться, солдаты отошли от ворот, однако старший долго еще укорял своего не в меру болтливого приятеля, разъяснял ему все выгоды и достоинства скромности. Тем временем путешественники упорно продолжали свой путь, словно стремились поскорее оставить позади небезопасные места. Они ехали всю ночь, не сбавляя хода, пока не взошло солнце и навстречу им не начали попадаться любопытные путники, среди которых могли быть шпионы Генриха Кастильского, державшие под неусыпным надзором все дороги между Арагоном и Вальядолидом, где совсем недавно укрылась его царственная сестра. Впрочем, пока ничто не мешало этому путешествию, столь обычному по тем временам. Вскоре караван достиг границ старокастильской провинции Сории, где все пути охраняли отряды короля Генриха, но и здесь вид купцов и их слуг не привлек внимания солдат; обыкновенных же разбойников присутствие королевских войск заставило на время убраться с большой дороги.

Молодой слуга, вызвавший столько разговоров между двумя дозорными, спокойно трусил позади своего господина, пока тот оставался в седле, или же хлопотал вместе с остальными слугами во время коротких привалов. Впрочем, к вечеру второго дня случилось одно происшествие. Примерно через час после того, как путники отъехали от харчевни, где утоляли голод и жажду олья-поридой и довольно кислым вином, веселый молодой купец, по-прежнему ехавший со своим старшим товарищем впереди, вдруг разразился громким смехом и, придержав мула, пропустил мимо себя всю кавалькаду, пока с ним не поравнялся уже описанный нами слуга. Когда они очутились рядом, слуга бросил на своего мнимого хозяина строгий, укоризненный взгляд и проговорил с суровостью, совершенно не подходившей к его роли:

— Что это значит, сеньор? Что вас заставило покинуть свое место впереди и оказаться в неподобающем окружении слуг?

— Приношу тысячу извинений, доблестный Хуан! — ответил купец, продолжая смеяться, хотя и видно было, что он всячески пытается сдержать смех из почтения к собеседнику. — Тысячу извинений! Но дело в том, что на нас свалилась еще одна напасть, прямо как в волшебных сказках и легендах о странствующих рыцарях. Наш достойный сеньор Феррера, столь опытный в обращении с золотом, потому что всю жизнь занимался покупкой и продажей ячменя и овса, только что потерял свой кошелек. Видно, он позабыл его в харчевне, когда расплачивался за черствый хлеб и прогорклое масло. Так что теперь у нас на всех едва ли наберется двадцать реалов!

— Что же здесь смешного? — возразил слуга, — хотя легкая улыбка на его губах указывала, что он тоже не прочь посмеяться. — Мы ведь остались без гроша! Слава богу, что до Бурго де Осма уже недалеко и особой нужды в деньгах у нас не будет. А теперь, сударь мой, возвращайтесь-ка на свое место впереди и больше не допускайте такой фамильярности, как болтовня со слугами. Я вас не задерживаю. Поспешите догнать сеньора Ферреру и передайте ему мои сожаления и соболезнования.

Молодой человек улыбнулся, открыто и преданно глядя на мнимого слугу, в то время как последний отвел глаза, словно для того, чтобы придать своим словам должный вес. Через минуту все были на прежних местах, путешествие продолжалось.

Быстро темнело. В такое время люди и животные обычно уже чувствуют усталость, но наши путники только сильнее пришпоривали и нахлестывали мулов и лишь к полуночи остановились у главных ворот небольшого укрепления городка Осмы, расположенного в пределах провинции Сории, недалеко от границы с Бургосом. Ехавший впереди молодой купец тотчас забарабанил по воротам дубинкой, громко извещая стражу о своем прибытии. Тем, кто был в хвосте кавалькады, ничего не стоило осадить своих мулов, однако мнимый слуга проехал вперед и уже собирался занять место среди важных особ у самых ворот, как вдруг сброшенный со стены тяжелый камень просвистел так близко от его головы, что любой другой вспоминал бы потом всю жизнь это путешествие, едва не завершившееся на том свете. Сообразив, что их спутник просто чудом избежал гибели, все разразились криками, проклиная того, кто швырнул камень. Сам же юноша, казалось, был взволнован меньше других, и, хотя голос его прозвучал резко и повелительно, в нем не было ни гнева, ни страха.