Джеймс Купер - Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай

Луис был молод, а потому тщеславен; он искренне наслаждался восторгами своих хорошеньких слушательниц, как вдруг донья Инеса совсем некстати лишила его этой радости.

— Жаль, что не у всех юношей такие благородные побуждения! — сказала сеньора Пераса. — Мне писали из Севильи об одном наследнике древнейшего кастильского рода, который мог бы вести себя иначе хотя бы для того, чтобы не позорить свое славное имя. Говорят, он пристрастился к бродяжничеству, недостойному его высокого звания, и странствует по всему свету без цели, не заботясь о благе своей страны и государей, не говоря уж о своем собственном.

— Кто же этот легкомысленный юнец? — весело спросил Луис, слишком опьяненный своим успехом, чтобы предвидеть ответ. — Надо бы его вразумить, что со своим знатным именем он мог бы придумать что-нибудь поумнее!

— Имя его ни для кого не секрет: при дворе открыто говорят о его странном и недостойном поведении, которое вредит ему даже в любовных делах. Это небезызвестный нам всем дон Луис де Бобадилья граф де Льера!

Говорят, что тот, кто подслушивает, редко слышит о себе что-либо хорошее, и сейчас Луису довелось убедиться на собственном опыте в справедливости этой пословицы. Он почувствовал, как вся кровь прилила к его лицу, и с огромным трудом удержался от того, чтобы тут же не высказаться по этому поводу, присовокупив к своему мнению имена всех известных ему святых. К счастью, он успел овладеть собой. Проглотив слова, готовые сорваться у него с языка, Луис подозрительно огляделся, и горе было бы тому, на чьем лице мелькнула бы в эту минуту улыбка. Однако все мужчины собрались вокруг Колумба, горячо доказывая мореплавателю, что остров СенБрандан все-таки существует, а улыбки на женских лицах не давали повода для ссоры. К тому же одна из гостей доньи Инесы, побуждаемая сочувствием к влюбленным, столь свойственным юным сердцам, поспешила взять под защиту незнакомого юношу, и первые же слова хорошенького адвоката утешили нашего героя.

— Действительно, сеньора, — заговорила она нежным голоском, который мог бы утихомирить любую душевную бурю, — я тоже слышала, что дон Луис любит скитаться по чужим странам и отличается непостоянством в своих склонностях и вкусах. Но в то же время я слышала, что у него золотое сердце, щедрое и благородное, что он считается самым отважным рыцарем, а его возлюбленная — самой прекрасной из всех девушек Кастилии!

— Ну что тут поделаешь! — улыбаясь, воскликнула доньи Инеса. — Сколько бы ни проповедовали священники, сколько бы ни ворчали родители, юность и красота всегда будут ценить мужество, удаль и воинские подвиги много выше более скромных и незаметных добродетелей, которые так ревностно прославляют церковь и ее служителей! Что значат годы воздержания, недели поста и часы молитв по сравнению с отбитой атакой неверных или одной-двумя победами на турнире!

— Как знать, сеньора, — возразил Луис, наконец обретя дар речи, — может быть, и тот молодой рыцарь, о котором вы говорите, тоже постился, неделями и часами стоял на молитве! Если ему посчастливилось иметь добросовестного наставника, вряд ли он мог избежать того и другого, особенно покаянных молитв. Впрочем, видимо, он и в самом деле не стоит доброго слова, так что я не удивлюсь, если возлюбленная его отвергнет. Кстати, в вашем письме не называли ее имени?

— Называли. Это донья Мария де Лас Мерседес де Вальверде. Она в близком родстве с Гусманами и другими знатными семьями и, как говорят, красивейшая девушка в Испании.

— И это действительно так! — воскликнул Луис. — Она столь же прекрасна, как добродетельна, и столь же умна, как добра!

— Вот как? — удивилась донья Инеса. — Откуда вы знаете эту высокопоставленную особу? Вы так уверенно говорите о ее достоинствах и внешности…

— Я ее видел однажды, и этого довольно, чтобы судить о ее красоте, — поспешил ответить Луис. — А о ее совершенствах мне рассказывали. Но скажите, сеньора, может быть, вы знаете из того же письма, что сталось с ее незадачливым поклонником?

— Ходят слухи, будто он снова покинул Испанию, видимо чем-то сильно прогневив своих государей, потому что с тех пор королева даже имени его не упоминает. Куда он отправился, никто не знает. Наверное, опять бороздит моря где-нибудь на востоке в поисках приключений.

Затем разговор перешел на иные темы, а вскоре адмирал и его спутники откланялись, чтобы засветло вернуться на свои суда.

— Право, сеньор дон Христофор, люди часто сами не знают, чем они могут прославиться! — усмехнувшись, проговорил Луис, когда они вдвоем с Колумбом подходили к берегу. — Моряк я неважный, кормчий совсем никакой, а сколько шума поднялось вокруг моих морских подвигов! Если ваша милость после этого плавания прославится хотя бы так же, как прославился я, вы можете быть уверены, что потомство вас не скоро забудет!

— Что делать, Луис, этой доли никому не избежать, — ответил адмирал. — Стоит человеку возвыситься над другими, и люди тотчас начинают обсуждать каждый его шаг, каждое слово, — ничто не укроется от их всевидящих глаз и праздных языков!

— Хорошо, если бы только это, сеньор адмирал, но вы забыли еще и о людской зависти, злословии и клевете! Что тут особенного, если молодой человек посетил несколько отдаленных стран, чтобы набраться знаний и попытать там счастья? Однако этого оказалось достаточно, чтобы севильские сплетницы заполняли свои письма к сплетницам с Канарских островов всяческими пересудами о его проступках! Клянусь всеми святыми, будь я королевой Кастильской, я бы издал закон, запрещающий писать в письмах о том, что делают другие люди. А женщинам я бы вообще запретил писать.

— В таком случае, сеньор де Муньос, вы бы навсегда лишились удовольствия получать письма, написанные рукой самой прелестной девушки Кастилии! — рассмеялся Колумб.

— Я имел в виду письма от женщин к женщинам, дон Христофор, — поспешил поправиться Луис. — А что касается писем благородных девушек, способных вдохновить на подвиги влюбленных в них рыцарей, то такие письма очень даже нужны и полезны, и ни один святой не станет слушать еретика, который вздумал бы против этого возражать! Сеньор, мне кажется, путешествия принесли мне несомненную пользу хотя бы тем, что научили шире смотреть на вещи и избавили меня от предрассудков ограниченных провинциалов и горожан, и я только радуюсь, когда девушки пишут своим возлюбленным, родители — детям и даже жены — мужьям. Но что касается писем от сплетниц к сплетницам, то клянусь жизнью, сеньор адмирал, я их презираю и ненавижу, как сам сатана, наверно, ненавидит тех, кто несет святой крест язычникам!

— Да, разумеется, сатане наше предприятие не по нраву, — с улыбкой согласился Колумб, — потому что за нами последуют…