Отто Гофман - На Диком Западе. Том 3

— Вставай, вставай, и делай, как велит тебе совесть! — воскликнул странствующий Натан, рука которого еще более сильная, чем рука индейца, буквально вырвала Роланда из-под убитого. — Ты борешься как молодой ягуар или как старый медведь; и право, я не стану порицать тебя, если ты порубишь целую дюжину этих безбожных душегубов. Вот твоя винтовка, вот твои пистолеты. Стреляй! И кричи громче!.. Твоя решимость привела врагов в смятение. Пусть они себе думают, что ты получил подкрепление!

Миролюбивый Натан возвысил при этом голос, стал скакать по развалинам с одного бревна на другое и дико кричал, как будто эти крики исходили из многих глоток. Он выражал столько отваги и мужественной решимости, что это ободрило Пардена Фертига, который спрятался в скалистом ущелье оврага, и Цезаря, который укрылся позади развалин, около входа, и оба они уже присоединили свои голоса к неистовым воплям Натана.

Все, что произошло с того мгновения, как дикарь появился у двери, до крика осажденных путешественников, совершилось в несколько минут. Нападение Натана на предводителя, ранение одного и смерть двух других дикарей были, как показалось Роланду, делом одного мгновения, и он не успел опомниться, как нападение прекратилось. Неожиданное и успешное сопротивление маленького отряда белых, завершившееся так несчастливо для индейцев, привело всю толпу шавниев в смятение и беспорядок. Тогда Натан подскочил к Роланду, который поспешно заряжал свое ружье, схватил его за руку и сказал ему голосом, выражавшим высшее волнение, хотя лица его не было видно в темноте:

— Друг, твоя бедная сестра из-за меня попала в опасность, так что томагавк и нож угрожают ее невинной голове.

— Ни слова об этом! — приказал Роланд и поспешно спросил. — Это вы убили высокого индейца?

— Убил? Друг, я убил?.. — возразил Натан, и голос его задрожал сильнее, чем когда-либо. — Уж не хочешь ли ты назвать меня убийцей? Я перескочил через него и покинул хижину.

— И вы оставили его там живым? — воскликнул Роланд и хотел было броситься в хижину. Натан удержал его:

— Не беспокойся! Краснокожий должно быть разбил себе голову о какой-нибудь чурбан или поранил себя сам… Может быть, кто-нибудь попал в него ножом… Но случилось так, что кровь его брызнула мне на руку, вероятно из раны, которую он получил… Так что я оставил его мертвым.

— Ладно, — сказал Роланд. — Но ей-Богу, я думал, что вы, как мужчина, отправили его на тот свет. Но время идет, мы должны вернуться в лес — он еще открыт перед нами.

— Ты ошибаешься, — сказал Натан, и в ту же минуту, как бы в подтверждение его слов, послышались громкие воинственные крики и раздались выстрелы из дюжины винтовок. Все это показывало, что развалины окружили враги.

— Река! — воскликнул Роланд. — Мы можем переплыть на лошадях.

— Поток могуч и буен, боюсь, что он увлечет тебя и твоего сильного коня, — пробормотал Натан. — Разве ты не слышишь, как он бьет о скалы и обрывы? Здесь он глубок и стремителен, и хотя в некоторых его местах и ребенок может прыгать со скалы на скалу, но в настоящее время он переполнен ливнями и стал водопадом. Но мы все-таки должны испробовать все. Во-первых, советую тебе не унывать и сделать все, что от тебя зависит, чтобы уменьшить число врагов, так как ты не можешь увеличить число друзей. Если ты поэтому захочешь застрелить вон то злоумышляющее существо, которое как змея по земле подползает к развалинам, то я ничего не имею против этого!

При этих словах Натан отвел молодого человека за груду бревен, около которой они стояли, и старался показать ему врага, которого он заметил. Но глаз Роланда еще не привык различать в темноте лесов предметы, и ему не удалось увидеть приближавшегося врага.

— Если ты не сочтешь этого с моей стороны грехом или душегубством, — сказал несколько нетерпеливо Натан, — то я подержу винтовку, а тебе останется только спустить курок.

И прибавил:

— Нападай на них, если совесть твоя позволяет тебе это!

Так воскликнул Натан, и в следующую минуту из хижины раздался выстрел.

— Клянусь небом! Ни разу в жизни ни одному индейцу не сделал худого! — раздался робкий возглас негра.

Пуля раздробила руку врага, и из нее выпал томагавк, занесенный им над Роландом. Ошеломленный индеец испустил крик боли и ярости, перескочил через груду бревен, нагроможденных перед входом, и избежал таким образом удар прикладом винтовки, которым Роланд со своей стороны угрожал ему; на крик убегавшего индейца ответили (по крайней мере, так показалось Роланду) пятьдесят его соплеменников, из которых он на несколько шагов от себя увидел двоих, потрясавших боевыми топорами, как будто они хотели дать почувствовать безоружному всю их тяжесть.

В эту минуту к нему подоспела помощь оттуда, откуда он всего менее ожидал ее. Из оврага раздался выстрел, и в то время как один из самых свирепых врагов рухнул на землю, Роланд услыхал отчаянный голос Пардена Фертига:

— Я его доконал! Это уж наверняка!

— Браво! Молодцы Фертиг и Цезарь! — воскликнул Роланд. Воодушевление его спутников и его счастливый исход ободрили его, и уверенность пришла на смену недавнему отчаянию. — Мужайтесь и стреляйте! — воскликнул капитан и, не колеблясь, кинулся на дикаря, отбросил стволом ружья поднятый томагавк и хотел ударить его в лицо, но кто-то выхватил у него винтовку из рук, и он ощутил, что его схватили. Смелый противник прижал его к груди с такою силою, что ему показалось, будто он попал в объятия медведя.

Мирный человек уже собирался оказать Роланду дружескую услугу, ради которой он, конечно, вошел в сделку со своей совестью; но его намерение не осуществилось: дикарь вдруг отпустил Роланда и с дюжиною других, которые точно из-под земли выросли, бросился на развалины, и воздух огласили воинственные вопли.

Быстрота и стремительность нападения исполнили страхом душу отважного Роланда. Он выстрелил из винтовки и схватился за пистолеты, причем в воображении его уже рисовалось, что один из дикарей схватил светлые локоны его сестры. Но вдруг Натан воскликнул:

— Пусть кровь эта падет на мои руки, а не на мою голову! Вперед на убийц-краснокожих!

С этими словами он выстрелил в толпу; Роланд тотчас же затем выстрелил из пистолетов, и получилось впечатление настолько сильное, что нападавшие, кроме одного, остановились в нерешительности; этот же одни имел достаточно мужества идти на осажденных, причем он, однако, напрасно приглашал товарищей своих следовать за ним.

— Ты не забудешь, что я сражаюсь только ради спасения твоей невинной спутницы, — прошептал Натан Роланду на ухо.

И теперь, казалось, его воинственный поступок навсегда пересилил его мирные обеты: мужество, жажда крови, большие даже, чем у молодого воина, пробудились в нем и, казалось, слепо владели им. Натан ринулся на приближавшегося шавния, ударил его прикладом своей тяжелой винтовки и раздробил ему череп, как будто он был стеклянным. Тогда с легкостью оленя кинулся он назад в развалины, чтобы избежать пуль остальных дикарей, схватил руку изумленного Роланда, пожал ее изо всей силы и воскликнул: