Кормак Маккарти - За чертой

— Buenas noches.

— ¿Son Americanos? [250]

— Sí.

Он поднял свой фонарь повыше. Посмотрел на силуэты лошадей в темноте за костром:

— ¿Dónde está el caballero? [251]

— No hay otro caballero más que nosotros, [252]— сказал Билли.

Глаза мужчины обежали их скудные пожитки. Билли понял, что тот был послан пригласить их в дом, но не делает этого. Коротко поговорили ни о чем, и мужчина ушел. Сквозь деревья они увидели, как, подойдя к дороге, он поднял фонарь к лицу, отвел в сторону закрепленное на петле стеклышко и задул фитиль. Спускался к дому он уже в темноте.

На следующий день дорога через горы привела их в ущелье реки Бависпе, текущей ближе к западным склонам. Тропа стала еще более отвратной, да еще и с промоинами, где всадникам приходилось спешиваться и заставлять коней вскарабкиваться с узкого дна русла на косогоры, и так по многу раз, то вверх, то вниз, а были и места, где дорога раздваивалась, вызывая у них разногласия и попытки мысленным взором пробиться в разных направлениях сквозь заросли сосны и горного дубняка. В ту ночь они разбили лагерь на старом пожарище, среди обгорелых стволов и призрачных теней тех валунов, которые, разломившись во время землетрясения полвека назад и поехав на свежих плоских расщепах по крутому склону, ударами камня о камень высекли ту искру, что породила пожар, в котором деревья сгорели заживо. Стволы поваленных и сломанных деревьев, мертвые и почерневшие, торчали в сумерках под всевозможными углами, и сумерки же разбудили сов — небольшие совы то тут, то там в полном молчании пролетали над темнеющей поляной.

Усевшись у костра, братья приготовили и съели последний кусок бекона с фасолью и тортильями, а потом спали, завернувшись в одеяла, прямо на земле, благо ветер, пролетая над серыми нагромождениями стволов вокруг, звуков не издавал, а совы если и перекликались в ночи, то только тихими, бесцветными голосами, похожими на воркование горлиц.

По высокогорью ехали два дня. Пошел мелкий дождик. Было холодно, и они ехали, кутаясь в одеяла, пес рысцой бежал впереди, как немой и безмозглый баран-вожак, а из конских ноздрей дыхание вырывалось белыми клубами, таявшими в разреженном воздухе. Билли предложил меняться — то один на поседланном коне, то другой, — но Бойд сказал, что ему больше нравится Кено, на нем он и будет ехать, в седле или без него. На предложение Билли брать под седло то одного коня, то другого Бойд лишь покачал головой и вжал пятки в бока непоседланного коня.

Проехали мимо развалин старой лесопилки, проехали горное пастбище с рассыпанными по нему темными пнями. Вечером на противоположном склоне еще освещенного солнцем ущелья видели терриконы пустой породы, оставшиеся от старых серебряных копей, и семью цыган, устроивших свой табор в плетеных хижинах среди ржавых остовов древней машинерии; цыгане разрабатывали брошенную шахту и теперь встали перед вечерним костром шеренгой от мала до велика и глядели на проезжающих по противоположному склону всадников; глядя против солнца, они приставляли к глазам ладони козырьками, словно команда каких-то спятивших обтрепанных воинов, выстроившихся к смотру. В тот же вечер Билли застрелил кролика, они с братом тут же остановились среди долгих горных теней, разложили костер, приготовили его и съели, а внутренностями покормили пса, потом скормили ему и кости, а когда со всем этим было покончено, сидели, глядели на угли.

— Как думаешь, кони знают, где мы сейчас? — сказал Бойд.

— В каком смысле?

Бойд оторвал взгляд от огня:

— В прямом. Как думаешь, кони знают, где мы сейчас?

— Что за дурацкий вопрос?

— Да ладно. Я думаю, это вопрос про коней и про то, знают ли они что-нибудь о том, где мы сейчас.

— Да ну, к черту. Ничего они не знают. Они просто в горах и невесть где. Ты, может, в том смысле, знают ли, мол, они, что они в Мексике?

— Нет. Но если бы мы были в Пелонсийос или где-то еще в тех краях, они бы знали, где находятся. И могли найти дорогу назад, если их отпустишь.

— То есть ты спрашиваешь, найдут ли они отсюда дорогу назад, если ты дашь им сбежать?

— Не знаю.

— Так что же ты тогда спрашиваешь?

— Я спрашиваю, знают ли кони, где мы сейчас.

Билли молча смотрел на угли.

— Что-то я вообще не пойму, о чем у нас разговор.

— Ладно. Забудь.

— Ты хочешь сказать, что у них, может быть, какая-то картинка в голове, типа где их родное ранчо?

— Не знаю.

— Даже если бы что-то такое и было, это не значит, что они сумели бы его найти.

— Я не к тому, что сумели бы. Может, сумели бы, а может, и нет.

— Весь путь по своим следам они бы не прошли. Ч-черт.

— Ну почему обязательно по следам. Я к тому, что они просто соображают, где что.

— Ну, ты тогда знаешь больше меня.

— Я этого не говорил.

— Ты — нет, зато я это говорю. — Он бросил взгляд на Бойда. Тот сидел в наброшенном на плечи одеяле, скрестив перед собой ноги в дешевых сапогах. — Ты почему спать не ложишься?

Бойд наклонился, сплюнул в угли. Посидел, глядя, как плевок закипает.

— А ты почему? — сказал он.

Утром они выехали на рассвете, едва начало сереть. Между деревьями плыл туман. Выехали на открытое место — посмотреть, что несет с собою день, а меньше часа спустя остановили коней на восточном краю обрыва и смотрели, как солнце наливается и кипящим кубком вздымается, отрываясь от прерий Чиуауа, чтобы еще раз воссоздать из тьмы этот мир.

К полудню они уже снова были в степи, словно проскочили сквозь стекло, такое, какого они не видывали в жизни, ехали по густому ковру из бизоньей травы и бородача. Под вечер далеко на юге увидели высокий частокол тощих зеленых кипарисов и просвечивающие сквозь него белые стены асьенды. Все это колыхалось в волнах жара, как белое судно на горизонте. Далекое и непознаваемое. Билли оглянулся на Бойда — увидел ли и он, но и Бойд уже смотрел во все глаза. Поколыхалось и исчезло в мареве, а потом снова выплыло чуть выше горизонта и повисло, подвешенное в небе. Когда он снова посмотрел, все исчезло вовсе.

В долгих сумерках они прогуливали коней, чтобы дать им остыть. Не очень далеко заметили купу деревьев, вскочили на коней, поехали туда. Высунув язык, пес бежал впереди, темнеющая прерия замирала, погружаясь в прохладу и голубизну, а позади возвышались силуэты покинутых ими гор, черные и плоские на фоне вечернего неба.

Ехали, не выпуская из виду контуры деревьев на горизонте, а когда приблизились к роще, вспугнули там улегшихся на ночевку коров. Коровы замычали, затрясли шеями и куда-то в темноту поковыляли, а кони нюхали воздух и истоптанную коровами траву. В темной роще кони пошли медленнее и остановились, а потом двинулись осторожно, ступая в темную стоячую воду.

Они стреножили Бёрда, потом привязали к дереву Кено, так чтобы, когда они будут спать, он отгораживал их от коров. Есть было нечего, и костер разжигать не стали, а просто завернулись в одеяла и легли на землю. Дважды за ночь щиплющий траву конь протаскивал над ними привязную веревку, Билли просыпался, проносил веревку над спящим братом и снова клал в траву. Завернутый в одеяло, он лежал во тьме, слушал, как кони жуют траву, вдыхал добрый густой запах коров и снова засыпал.