Джеймс Купер - Пионеры, или У истоков Сосквеганны

— Ты говоришь о том, чего не понимаешь, — возразил отец. — Общество не может существовать без известных стеснений, обуздывающих самоуправство. Эти стеснения не могут налагаться, если лица, обязанные их осуществлять, не пользуются безопасностью и почтением, и было бы очень некрасиво, если бы судья избавил от наказания осужденного за то, что он спас жизнь его дочери.

— Я понимаю… Я понимаю затруднительность вашего положения, дорогой папа! — воскликнула дочь. — Но, обсуждая поступок бедного Натти, я не могу отделить служения закону от человека.

— Ты рассуждаешь по-женски, дитя мое! Он наказан не за оскорбление Гирама Дулитля, а за угрозу жизни констэблю, находившемуся при исполнении служебных…

— За то или за другое, это решительно все равно, — перебила мисс Темпль. — Я знаю, что Натти невиновен, и, зная это, не могу считать правыми тех, кто его притесняет.

— В том числе и его судью! Твоего отца, Елизавета?

— Не предлагайте мне таких вопросов, отец, давайте ваше поручение и объясните, что я должна делать.

Судья помолчал с минуту, ласково улыбаясь дочери, потом с нежностью положил руку ей на плечо и сказал:

— Ты во многом права, Бесс, но сердце у тебя берет верх над рассудком. Слушай, однако: в этом бумажнике двести долларов. Сходи в тюрьму, — там никто тебя не тронет, будь покойна, — отдай эту записку смотрителю. Когда увидишь Бумпо, скажи ему, что найдешь нужным для его утешения, дай волю своему горячему сердцу, но постарайся сохранить, Елизавета, уважение к законам.

Мисс Темпль ничего не ответила. Взяв под руку подругу, она вышла с ней на главную улицу деревни.

Они шли молча вдоль ряда домов, где сгустившаяся мгла скрывала их фигуры. Кругом было тихо, только скрипели колеса повозки, которую пара волов тащила по улице в одном направлении с идущими девушками. В сумерках можно было различить фигуру погонщика, который брел около волов ленивой походкой, точно утомленный дневным трудом. На углу, где стояла тюрьма, волы на минуту загородили путь девушкам, свернув к стене, подле которой они остановились и принялись жевать вязанку сена, которую погонщик дал им в награду за труды. Все это было так естественно и обыкновенно, что Елизавета даже не взглянула на повозку, как вдруг услышала голос погонщика, говорившего волам:

— Ну же, Пестрый! Пошевеливайся!

Что-то в голосе погонщика поразило мисс Темпль. Она подняла глаза и узнала Оливера Эдвардса в грубой одежде погонщика. Глаза их встретились, и, несмотря на темноту, он тоже узнал ее.

— Мисс Темпль!

— Мистер Эдвардс! — вырвалось у них почти одновременно, хотя какое-то чувство, общее обоим, заставило их произнести эти слова вполголоса.

— Возможно ли это? — продолжал Эдвардс после минутного недоумения. — Вас ли я вижу так близко от тюрьмы! Но вы идете к пастору. Прошу прощения, мисс Грант! Я было не узнал вас в темноте.

Луиза вздохнула, но так тихо, что этот вздох расслышала только Елизавета, ответившая:

— Мы не только поблизости от тюрьмы, мистер Эдвардс, но и идем туда. Мы хотим показать Кожаному Чулку, что не забыли его услуги и, считая своей обязанностью быть справедливыми, остаемся в то же время благодарными. Я полагаю, что вы идете с той же целью. Но позвольте нам опередить вас на десять минут. Покойной ночи, сэр, я… я… мне очень жаль, мистер Эдвардс, что вам приходится заниматься такой работой. Я уверена, что мой отец охотно…

— Я буду ждать сколько вам угодно, сударыня! Могу ли просить вас не упоминать о моем присутствии здесь?

— Конечно, — сказала Елизавета, отвечая на его поклон легким движением головы и увлекая за собой замешкавшуюся Луизу.

Когда они вошли в сторожку смотрителя, мисс Грант улучила минутку, чтобы шепнуть ей на ухо:

— Не лучше ли было предложить часть ваших денег Оливеру? Половина их достаточна для уплаты штрафа Бумпо, а он не привык к нужде! Я уверена, что мой отец не откажется уделить часть своих скудных средств, чтобы доставить ему достойное его положение.

Невольная улыбка мелькнула на лице Елизаветы, но она не успела ничего ответить, так как появление тюремщика отвлекло внимание обеих.

Услуга, оказанная Кожаным Чулком девушкам, была уже известна всем, и тюремщик не удивился их появлению. К тому же приказ судьи Темпля устранял сам по себе всякие возражения, и тюремщик без разговоров повел девушек в комнату арестантов. Когда он всунул ключ в замок, послышался грубый голос Бенджамена:

— Эй, кто там?

— Гости, которым вы обрадуетесь, — отвечал смотритель. — Что такое вы сделали с замком? Ключ не поворачивается.

— Легче, легче, хозяин! — отозвался дворецкий. — Я только что заклепал его гвоздем, изволите видеть, чтобы мистер Дулитль не вздумал явиться сюда и затеять новую драку, а то меня и за первую собираются обложить штрафом. Коли так, прощай мои доллары! Положите ваш корабль в дрейф и подождите немного, я очищу проход.

Послышались удары молотка, и вскоре ключ повернулся.

Бенджамен, очевидно, предвидел, что его деньги будут отобраны на штрафы, так как в течение дня не раз посылал к «Храброму Драгуну» за своим любимым напитком. Немало понадобилось жидкости, чтобы заставить этого старого морского волка утратить равновесие, так как, по его собственному выражению, он был «такой хорошей оснастки, что мог неста паруса во всякую погоду». Теперь он дошел уже до такого состояния, которое выразительно называл «мутным».

Узнав гостей, он поспешил к своей койке и, несмотря на присутствие своей молодой госпожи, уселся с видом трезвого человека, упираясь спиной в стену.

— Если вы будете портить мои замки, мистер Помпа, — сказал тюремщик, — то я заклепаю ваши ноги, как вы выражаетесь, и пришвартую их к кровати.

— Это с какой стати, хозяин? — проворчал Бенджамен. — Я уже был сегодня пришвартован за ноги и больше не хочу. Почему это я не могу делать того, что вы делаете? Не запирайте дверь снаружи, и я не буду запирать ее внутри.

— Я должен запереть тюрьму на ночь в девять часов, — сказал смотритель девушкам, — а теперь без восьми минут девять.

С этими словами он поставил свечу на стол и удалился.

— Кожаный Чулок, — сказала Елизавета, когда ключ в замке снова повернулся. — Мой добрый друг, Кожаный Чулок! Я пришла выразить вам свою благодарность. Если бы вы подчинились обыску, то штраф за оленя был бы уплачен и все устроилось бы к лучшему…

— Подчиняться обыску! — перебил Натти, поднимая голову, но не выходя из угла, где он сидел. — Неужели вы думаете, девушка, что я впустил бы в хижину такую тварь? Нет, нет, даже для вас я не открыл бы свою дверь. Но пусть их теперь производят обыск в золе и головешках. Ручаюсь, что ничего другого там не найдут.

Старик снова опустил лицо на руки и, по-видимому, погрузился в печальные мысли.