Норман Фокс - Злые земли

— Ты подразумеваешь, что такое может случиться с Фрумом?

— Это может случиться с любым, Джесс. И для каждого его личные бедленды — это что-то особенное, не такое, как у других. Ты помнишь, я говорил тебе в Крэгги-Пойнте, что хочу убить человека? Это был я, забредший в свои бедленды. Ты знаешь, как Джо Максуин попал в свои, и что из этого вышло. И я могу не рассказывать тебе о бедлендах Адди и о том, как глубоко она в них забралась.

— А мои бедленды, Клем?

— Насколько далеко ты последуешь за Фрумом, Джесс, лишь бы сохранить должность управляющего? В какой точке ты очнешься и обнаружишь, что уже не принадлежишь сам себе? И очнешься ли ты вовремя?

Лаудон пожал плечами.

— И что, по-твоему, случится с Фрумом?

— Я не знаю, Джесс. Но он ведет рискованную игру. Он превращается в дикаря, чтобы победить дикость. Однажды он уже въезжал в свои бедленды, а теперь собирается туда еще раз, только уже поглубже. И что тогда, Джесс?

— Я не знаю, — сказал Лаудон. — Я просто не знаю.

Он поглядел через просторы степи в сторону бедлендов — и невольно вздрогнул. И тогда он тронул лошадь и поскакал к ранчо. Боковым зрением заметил, что Латчер спускается по склону рядом с ним. Он хотел обдумать слова Латчера, но чем больше вертел их в мыслях, тем тяжелее становилось на душе. И тень, которая лежала на душе с самого Майлса, стала от этих мыслей еще темнее.

Может быть, суббота — это тот день, которого большинство учителей ждет с нетерпением, — думала Элизабет, но для нее суббота означает лишь пустоту. Вот пришла очередная суббота, и она принялась готовить себе завтрак; она работала, а сама все поглядывала в окошко, высматривая первых ребятишек. А потом вспомнила — и состроила гримасу. Не будет сегодня лошадок с провалившейся спиной, семенящих в сторону школы с двумя, а то и тремя ребятишками на каждой костлявой спине… Она села за еду, и одиночество затопило ее душу.

Собственно, вспомнилось ей, она ведь и проснулась в подавленном настроении, еще хуже, чем в самое ее первое утро на «Длинной Девятке». Но теперь, возвращаясь мыслями назад, она понимала, что ее подавленность только усилилась за эти недели. Что же завладело ею? Вокруг осень, красивая, золотая; яркое утреннее солнце проникает сквозь окно, касается скамеек и ее столика, сверкает на латунном колокольчике, которым она созывает детей. И откуда сейчас, в разгар индейского лета, эти постоянные мысли о приходе зимы, почему слышит она напоминания о зиме в звуке ветра, который рыщет вокруг школы по ночам?

Она сердито покачала головой. Вот уже больше трех недель она не была на ранчо. Может быть, ей надо бежать от одиночества — оседлать конька и поехать туда. Но она держала в памяти посещение Чарли Фуллера. Несколько дней назад Чарли привез ей припасы и, присев у печи, задержался — он был полон новостей. Вернулся Лаудон со стадом; бычки дошли хорошо, вполне упитанные — насколько можно было этого ожидать. То, что Лаудон вернулся, было для нее хорошей новостью. Упоминание его имени вызвало в памяти образ — спокойное лицо, задумчивые глаза…

А тем временем Чарли продолжал. Он рассказал, что Шэд Синглтон нанес визит на «Длинную Девятку» и сообщил о столкновении в Майлс-Сити между одним из его работников и Джеком Айвзом, и был Синглтон осторожен и все темнил. А дело-то ясное. Теперь, хоть умри, войны не избежать. Нужно их вывести начисто… Чарли уставился на печку и больше ничего не сказал, но кадык у него задергался, а в глазах полился испуг.

Не хотелось ей ехать сегодня на «Длинную Девятку». Это ведь снова, как уже было однажды, смотреть через окно, как люди упаковывают еду, осматривают оружие, а Фрум расхаживает по двору и отдает приказы. Тогда Олли Скоггинз сидел в седле… а теперь Олли спит глубоко под могильным камнем. Она вспомнила свою стычку с Фрумом перед самым выездом команды со двора. С тех пор между ними установилось, в лучшем случае, вооруженное перемирие.

Вот это и удержало ее от посещения «Длинной Девятки» сегодня, как удерживало в другие субботы. Она не хотела видеть Питера Фрума. Но, может быть, она капризничала без всяких причин? Когда-то, в тот жуткий первый день на «Длинной Девятке», она сказала себе, что не должна осуждать его. Пока — нет. Нос того времени она не. могла изгнать из памяти наследство, которое не досталось ни ее матери, ни ей… а к тому добавились еще три примера того, что казалось ей проявлением его изворотливости и непорядочности: то, что он воспользовался ее ранением как поводом для нападения на Джека Айвза, то, что он сделал Лаудона управляющим, и то, что он так и не позаботился вернуть лошадей, захваченных у Замковой Излучины, их законным владельцам.

Она уставилась невидящим взглядом на кофейную чашку. Лаудон объяснил насчет лошадей, защищал Фрума — тогда, в тот дождливый вечер три недели назад. Но ее чувства к Фруму лежали глубоко, это не было мнение, основанное на нескольких событиях. Она нахмурилась. Ничего она не знала толком наверняка, лишь чувствовала в душе у Фрума что-то подспудное — и это было ей не по вкусу.

На прошлой неделе представился случай пообщаться с ним запросто, чисто по-дружески, но она воздержалась. Тогда она провела беспокойный вечер, читая при керосиновой лампе, а потом оседлала лошадь и поехала кататься. На север. Она подумала, что Клем Латчер — в составе той команды, которая поехала в Майлс-Сити, а это значит, что Адди одна, как и она. Она решила заглянуть к Адди; но, добравшись до гребня обрыва, она натянула поводья и остановила лошадь. Она глядела на освещенный дом внизу и вдруг поняла, что ей совсем не хочется слушать болтовню Адди. Но тут она услышала топот копыт и съехала с тропы, вспомнив, что бедлендеры могут быть рядом.

Но это был Фрум. Она узнала его грузную фигуру и неуклюжую посадку в седле. Он спустился по склону к дому Латчера — несомненно, по каким-то хозяйственным делам. Можно было остановить его, поехать с ним, а потом вместе с ним вернуться — но ей не захотелось. Даже теперь она не могла сказать точно, чем была вызвана сдержанность, заставившая ее сохранить молчание и остаться в укрытии…

И вот этим утром она сидела, перебирая все в памяти, пока не поняла, что завтрак совсем остыл. Она поднялась, налила еще чашку кофе и отпила немного. Надо бы найти какое-то дело, занять чем-то день, чтобы не сидеть в бесплодных раздумьях, которые увлекают ее по кругу и возвращают к исходной точке без всякого результата. Может, заняться новыми занавесками, которые она давно собиралась сшить? И она подумала о празднике, который надо устроить детишкам из Хэллоуин 19. Всего две недели осталось…

От этих мыслей ее настроение немного поднялось; она помыла посуду и застелила постель; часа через два вдруг поймала себя на том, что напевает. А потом раздался топот копыт по утоптанной земле двора, и ее пение резко оборвалось.