Макс Брэнд - Пограничные стрелки

— И у вас не возникло никаких подозрений на этот счет?

— Подозрений? Были, конечно. Но вряд ли целесообразно их сейчас обсуждать.

— А по-моему, это очень важно, — сухо возразил юноша.

— Согласен, но расскажу вам об этом позже. — Доктор постоял немного с недоумевающим видом, теребя бороду, затем продолжил рассказ: — Мы решили, что из этого тайника исчезли все деньги, припрятанные генералом. Однако начавшиеся недавно попытки неизвестных людей проникнуть в дом не прекращаются. Почему? А потому, что наверняка где-то тут есть и другие тайники. За деньгами, которые в них лежат, и охотятся воры.

— И рассчитывают найти что-нибудь в комнате Элен?

— Видите ли, в чем дело, если ее не станет, этот дом на некоторое время закроют. И вряд ли быстро найдутся охотники купить ранчо в таком уединенном месте. Тогда сюда немедленно нагрянут бандиты. Эти негодяи прекрасно понимают, что тайники сразу не отыскать. Им необходимо время для поисков… — Доктор даже повысил голос от переполнявшего его презрения к этим мерзавцам. Но, помолчав и отдышавшись, снова заговорил: — Сегодня вечером мне пришла в голову неожиданная мысль. Генерал был склонен к симметрии. Поэтому не мог ли он устроить аналогичный тайник на противоположном конце коридора? Правда, мы уже простучали все стены, но мне вдруг припомнился один небольшой, шероховатый выступ…

Они задвинули глыбу на место и прошли в противоположный конец коридора. Там действительно виднелась небольшая выпуклость в стене, и старый доктор по ней постучал:

— Это то самое место. Но видимо, я ошибся. Постучите сами, убедитесь. По-моему, даже через увеличительное стекло здесь ничего нельзя увидеть…

Уэлдон постучал по выступу и внимательно его осмотрел. Вокруг первого тайника шла очень тонкая, но заметная полоса, говорившая о том, что его открывали много раз. Этот же тайник, если он вообще существовал, никогда не открывался с того самого дня, как генерал его закрыл, тщательно уничтожив все следы.

Выпрямившись, он повернулся к доктору:

— Вы человек здравомыслящий. И действительно полагаете, что где-то в этом доме спрятаны деньги?

— Нет, — серьезно ответил Уоттс, — этого я не могу утверждать. Есть только версии. Генерал мог растратить большую часть своих денег на цели, которые нам неведомы, но мог и положить их в тайники. Так что не исключено, что где-то в доме либо поблизости от него спрятана крупная сумма денег, возможно, даже вдвое больше той, что находилась в первом тайнике. Она либо где-то в стенах, либо в подвале дома, либо в одной из пещер на склоне горы.

— Тогда почему бы не перерыть весь дом от фундамента до крыши?

— Разве нам с вами по силам такая работа? — улыбнулся доктор. — А в таком случае как найти помощников, которым можно было бы довериться в этом деле? Кроме того, — подумав, добавил он, — чтобы проверить фундамент и стены, их придется бурить. На это потребуется как минимум сотня тысяч долларов. Однако денег можно и не найти, их просто может не оказаться.

Уэлдон ничего не ответил. Помолчав, предложил доктору подняться наверх. Генри Уоттс охотно согласился.

Вернувшись к себе, Уэлдон разжег в камине огонь. Доктор тем временем расхаживал из угла в угол. А пока над дровами вился легкий дымок и разгорались поленья, юноша со все возрастающим уважением разглядывал старого джентльмена. Телом Генри Уоттс был слаб, но голова его работала отлично. Он не был героем и все-таки не побоялся оставить свой дом и приехать сюда глубокой ночью с единственной целью осмотреть этот темный, сырой и холодный подвал, где, как он догадывался, его могла подстерегать опасность!

Теперь, однако, доктор не думал ни о скрытых сокровищах, ни о возможных тайниках. Неожиданно он перестал мерить шагами комнату и обратился к молодому человеку:

— Вот там она лежит, бодрствуя, прислушиваясь к ночным шорохам, моля о том, чтобы поскорее наступил день. Но я никогда не слышал от нее ни единой жалобы!

— Она что, вообще не спит? — с беспокойством спросил Уэлдон.

— Сами в этом скоро убедитесь. Элен спит всего несколько часов днем. А ночью, уверен, почти не смыкает глаз. Я пытаюсь заставить ее признаться в этом, но она улыбается в ответ и уверяет меня, что спит по ночам прекрасно. Только меня ведь не обманешь! — Насупясь, он покачал седой головой.

— Откуда вы знаете?

— Я сужу по количеству книг, которые она прочитывает, — хмуро отозвался Генри Уоттс. — С вечера до утра проглатывает толстые, солидные тома. Когда же успевает их прочесть?

— Тогда почему бы нам не позаботиться о том, чтобы она спала сейчас? — спросил Уэлдон. — Это ужасно даже для сильного мужчины — ночь за ночью лежать без сна. Сам Геркулес и тот бы не выдержал, а уж что говорить о нервах больной девушки. Следовало бы кому-нибудь посидеть с ней, как-нибудь ее успокоить, развлечь.

Он направился к двери, но доктор поспешно поднял руку.

— Неверно! Неверно! — воскликнул Уоттс. — Не нужно этого делать, мой дорогой Уэлдон! Вы должны понять, хоть я и не христианин, однако очень верю в силу разума, в его победу над телом. О, очень верю в это! Что в ней сейчас поддерживает силы? Только уверенность, что болезнь ее не так уж серьезна. Мы с ней весело шутим, планируем совместные поездки и прогулки верхом, надеясь, что скоро их совершим. Элен считает, что пройдет еще несколько дней — и она встанет с постели. Я очень стараюсь убедить ее в том, что ей гораздо лучше.

— И давно она слегла?

— Несколько недель назад.

— И все-таки надеется выздороветь?

— О, она неглупа, — со вздохом ответил доктор. — Конечно нет. Но надежда ослепляет ее как повязка на глазах. Поверьте мне, это как наркотик, который усыпляет разум. Несмотря ни на что, все-таки надеется выздороветь. Поэтому я никогда не расспрашиваю Элен подробно о ее бессонных ночах. Мы обходим эту тему. Я улыбаюсь. Я очень весел, когда беседую с ней. Так мы сражаемся с болезнью. Но, — продолжал он, помрачнев, — если я начну навещать ее по ночам, она заподозрит что-то неладное, расстроится. Начнет переживать из-за тех, кто станет бодрствовать у ее постели. Вот тогда ее нервы действительно начнут сдавать. Верьте, мой юный друг, когда я говорю вам, что мы имеем дело с существом таким же деликатным, как осенняя паутинка, и душой столь же хрупкой, как лепестки цветков.

— Я и так верю вам, — буркнул Уэлдон. — Больше не стану давать никаких советов.

Он был тронут этой речью, хотя и не мог сдержать улыбки, когда старый доктор сказал, что старается быть веселым. Представить себе Генри Уоттса веселым — все равно что представить себе весело чирикающим филина.

— Мне бы хотелось знать, как умер генерал. Он долго болел? — спросил юноша.