Макс Брэнд - Пограничные стрелки

Доктор покачал головой. Лицо его опечалилось.

— Молодой человек, если бы он долго болел, то, полагаю, открыл бы нам, где спрятал свои сокровища!

Уэлдон кивнул:

— Так он умер внезапно?

— Средь бела дня, в своем кресле в библиотеке. Вы заметили там большое кожаное кресло?

— С подставкой для ног?

— Оно самое!

— И он умер, сидя в этом кресле?

— Накануне пожаловался на головную боль. На следующее утро долго лежал в постели. О, если бы я мог потолковать с ним об этих симптомах! Но генерал выходил из себя при малейшем намеке на то, что он может заболеть. Обычно говорил, что даже ребенком не валялся в постели по десять часов. Он никогда не болел. И отказывался болеть! — Покосившись на Уэлдона, доктор вздохнул и сердито закончил: — Уж эти мне железные мужчины! Впрочем, подозреваю, что и вы из той же породы!

— Вовсе нет, — улыбаясь, запротестовал парень. — Я считаю, что болезнь может доставить и удовольствие. Скажем, ничего нет лучше лихорадки. Мозг затуманен. Мир перемещается в какое-то другое место. Голоса звучат как отдаленный прибой. Нет, что касается меня, то я просто наслаждался во время болезни, а лучшая ее часть — процесс выздоровления. Лежишь себе слабый, как вода, худой, как мумия, живот прилип к спине, а тебя уже терзает волчий аппетит.

Из-под лохматых бровей доктор окинул Уэлдона испытующим взглядом:

— Вы странный молодой человек.

— Так что же вы думаете о смерти генерала?

— Без сомнения, в последние месяцы он сильно сдал. Но принуждал себя вставать, ходить, заниматься делами. Видите ли, ему уже перевалило за семьдесят…

— Но он был очень бодр. Во всяком случае, вы так говорили.

— Никто не может быть бодрым в семьдесят лет, — сухо возразил Генри Уоттс. — И тот, кто не понимает этого, — просто глупец. Тот, кто в этом возрасте бодрится и ведет себя как юноша, фактически себя убивает!

Уэлдон слегка удивился неожиданной резкости тона доктора, но припомнил, что ему уже приходилось наблюдать у него подобные вспышки. Время от времени Генри Уоттс выходил из себя, кипятился и раздражался по тому или иному поводу, утрачивая присущие ему спокойствие и кротость.

— Утром в свой последней день генерал провел несколько часов в постели, — немного поостыв, продолжил доктор. — За ленчем я заметил, что он мало ел.

— Вы тогда жили здесь?

— Я частенько наведывался сюда, беззастенчиво стараясь поспеть к очередной трапезе, — хмыкнул Генри Уоттс. — Когда я обратил внимание генерала на то, что у него нет аппетита, он рассердился и вызывающе набросился на еду. Вот такая глупая гордость! После ленча ему следовало бы отдохнуть. Я предложил ему прилечь, но он только огрызнулся и отправился в библиотеку. И, заметьте, не взял какую-нибудь спокойную книгу. Нет, остановил свой выбор на истории О'Маллоков. Очень беспокойное чтение! Что ж, возраст, скверное пищеварение, избыток тяжелой пищи, возрастающая слабость, а затем еще и волнение от тех потрясающих событий, о которых повествует эта книга, — все вместе вызвало сильнейший приступ. Он умер в своем кресле! Когда мы нашли его, голова его лежала на груди. Элен решила, что он спит. Помню, прошептала: «Бедный папа! Давайте подшутим над ним, когда он проснется!» Я не стал ее пугать, но после того, как мы вышли из комнаты, ухитрился незаметно вернуться назад, потому что не очень-то был уверен, что генерал уснул. Мне не понравилась его поза: голова на груди, одна рука была сжата в кулак, другая лежала спокойно… Действительно, он был мертв. Тело уже остыло!

— Сердце? — спросил Уэлдон.

— Вне всякого сомнения! Сердце не может постоянно выносить напряжение из-за всех этих глупостей, которые совершают люди. Обязательно разорвется. Терзайте его, мучайте в течение семидесяти лет, и в конце концов оно откажет при какой-нибудь даже совсем небольшой нагрузке. И все-таки то, что произошло, показалось мне совершенно невероятным. Я смотрел на голову генерала и не мог поверить, что он ушел от нас. Я все время ждал, что он вдруг вскочит и рассмеется мне в лицо: «Кто? Я? Умер? Вы считаете, что я сдамся и умру? Если и умру, то всего лишь на мгновение, чтобы показать, как презираю эту смерть!» Вот какие речи я предвкушал. И пожалуй, не удивился бы, если бы мертвец на самом деле вскочил. Вы не знали его, мой друг, и не можете себе представить, какие запасы жизненной энергии таились в этом человеке!

Страшно взволнованный воспоминаниями об этой трагедии, доктор закрыл одной рукой лицо, а второй ухватился за спинку кресла.

— А вы уверены, что не было нечестной игры? — допытывался Уэлдон.

— Нечестной игры? — удивился Уоттс, резко опустив руку, которой прикрывал лицо.

— Скажем, яда… Конечно, я ничего не знаю о подобных вещах. Просто предполагаю…

— Господи! — прошептал доктор и рухнул на стул. Он дрожал. Пытался что-то сказать, но губы ему не повиновались.

— Видите ли, — объяснил Уэлдон, испытывая угрызения совести и поглядывая виновато на Уоттса, — мне это представляется вполне возможным. Ведь был мотив. Убив генерала, преступники надеялись, что смогут беспрепятственно обыскивать его дом в поисках спрятанных в нем денег. Затем они исчезли, прихватив деньги, обнаруженные в тайнике, который вы мне только что показали. И снова вернулись… Да, Господи! — воскликнул Уэлдон, спохватившись. — Ведь кто-то же пытался отравить Элен! Разве вы не видите, как все сходится? Сначала отравили генерала. Потом бандиты вернулись, чтобы проверить, нельзя ли чем-нибудь еще поживиться, и теперь пытаются таким же способом избавиться от его дочери…

— Вы уверены? — глухо произнес доктор. — Впрочем, разве можно быть в этом уверенным? Ах, мой друг, правы вы или ошибаетесь, все равно взвалили на мою душу огромную тяжесть. Предположим, преступление было действительно совершено. Выходит, преступники орудовали у меня под носом? Ведь я был в доме. Все произошло на моих глазах. И я оказался беспомощным, несмотря на мой профессионализм. — Стиснув руки, он в отчаянии уставился на огонь в камине.

Поднявшись со стула, Уэлдон спокойно заявил:

— Нам придется увезти Элен из этого дома.

— Что? — воскликнул пораженный Генри Уоттс.

— Мы должны увезти ее отсюда, — решительно повторил юноша. — Пусть грабят. Но мы сохраним ей жизнь. Это самое главное.

— Вы убьете ее сразу же, как только это предложите, — резко возразил доктор.

— Надеюсь, она не так уж слаба…

— Вы надеетесь! — вскипел Генри Уоттс.

Его возбуждение достигло высшей точки. Он был страшно рассержен.

— Послушайте, — принялся уговаривать его парень, — этот мрачный старый дом и воспоминания об отце постоянно давят на нее. Этого было бы достаточно, чтобы нарушить душевное равновесие сильного мужчины, не то что хрупкой, болезненной девушки. Ей нужно уехать отсюда, сменить обстановку.